Добавление к сопромату

«Шаг в сторону — побег».
Наверно, это кайф —
родиться на земле
конвойным и Декартом.
Гусаром теорем! —
прогуливаясь, как
с ружьем наперевес,
с компьютерами Спарты.

Какой погиб поэт

в Уставе корабельном!
Ведь даже рукоять
наборного ножа,
нацеленная вглубь,
как лазер самодельный,
сработана как бред,
последний ад ужа.

Так, выдохнув, язык

выносит бред пословиц
на отмель словарей,
откованных, как Рим.
В полуживой крови
гуляет электролиз,
невыносимый хлам,
которым говорим.

Какой-то идиот

придумал идиомы,
не вынеся тягот,
под скрежет якорей,
чтоб вы мне про Фому,
а я вам — про Ерему.
Читатель рифмы ждет…
Возьми ее, нахал.

«Шаг в сторону — побег».

Смотри на вещи прямо:
Бретон сюрреалист,
а Пушкин был масон.
И ежели далай,
то непременно — лама,
а если уж «Союз»,
то значит — «Аполлон».

И если Брет, то Гарт,

Мария, то Ремарк,
а кум, то королю,
а лыжная, то база,
коленчатый, то вал,
архипелаг… здесь шаг
чуть в сторону, пардон,
мой ум зашел за разум.

Переделкино

Гальванопластика лесов.
Размешан воздух на ионы.
И переделкинские склоны
смешны, как внутренность часов.

На даче спят. Гуляет горький

холодный ветер. Пять часов.
У переезда на пригорке
с усов слетела стая сов.

Поднялся вихорь, степь дрогнула.

Непринужденна и светла,
выходит осень из загула,
и сад встает из-за стола.

Она в полях и огородах

разруху чинит и разбой
и в облаках перед народом
идет-бредет сама собой.

Льет дождь. Цепных не слышно псов

на штаб-квартире патриарха,
где в центре англицкого парка
стоит Венера. Без трусов.

Рыбачка Соня как-то в мае,

причалив к берегу баркас,
сказала Косте: — Все вас знают,
а я так вижу в первый раз…

Льет дождь. На темный тес ворот,

 на сад, раздерганный и нервный,
на потемневшую фанерку
и надпись «Все ушли на фронт».

На даче сырость и бардак,

и сладкий запах керосина.
Льет дождь. На даче спят два сына,
допили водку и коньяк.

С крестов слетают кое-как

криволинейные вороны.
И днем, и ночью, как ученый,
по кругу ходит Пастернак.

Направо — белый лес, как бредень.

Налево — блок могильных плит.
И воет пес соседский, Федин,
и, бедный, на ветвях сидит.

И я там был, мед-пиво пил,

изображая смерть, не муку.
Но кто-то камень положил
в мою протянутую руку.

Играет ветер, бьется ставень,

а мачта гнется и скрипит.
А по ночам гуляет Сталин,
но вреден север для меня.

Репортаж из Гуниба