Добавление к сопромату

На холмах Грузии лежит такая тьма,
что я боюсь, что я умру в Багеби.
Наверно, Богу мыслилась на небе
земля как пересыльная тюрьма.

Какая-то такая полумгла,

что чувствуется резкий запах стойла.
И кажется, уже разносят пойло,
но здесь вода от века не текла.

— Есть всюду жизнь, и здесь была своя.

Сказал поэт и укатил в Европу.
Сподобиться такому автостопу
уже не в состоянье даже я.

Неприхотливый город на крови

живет одной квартирой коммунальной,
и рифмы не стесняется банальной,
сам по себе сгорая от любви.

И через воды мутные Куры,

непринужденно руку удлиняя,
одна с другой общается пивная,
протягивая «ронсон» — прикури!

Вдвойне нелеп здесь милиционер,

когда, страдая от избытка такта,
пытается избавиться от факта
не права-нарушения, — манер…

Я от Кавказа делаюсь болтлив.

И может быть, сильней, чем от «Кавказа».
Одна случайно сказанная фраза
сознанье обнажает, как отлив,

а там стоит такая полумгла,

что я боюсь, что я умру в Багеби.
Наверно, Богу мыслился на небе
наш путь как вертикальная шкала.

На Красной площади всего круглей земля.

Всего горизонтальней трасса БАМа.
И мы всю жизнь толчемся здесь упрямо,
как Вечный Жид у вечного нуля.

И я не понимаю, хоть убей,

зачем сюда тащиться надо спьяну,
чтобы тебя пристукнул из нагана
под Машуком какой-нибудь плебей.

«О чем базарите, квасные патриоты?..»

О чем базарите, квасные патриоты?
Езжайте в Грузию, прочистите мозги.
На холмах Грузии, где не видать ни зги,
вот там бы вы остались без работы.
Богаты вы, едва из колыбели,
вот именно, ошибками отцов.
И то смотрю, как все поднаторели,
кто в ЦэДээЛе, кто в политотделе…
Сказать еще? В созвездье Гончих Псов.
Но как бы вас масоны ни споили,
я верю, что в обиду вас не даст
Калашников, Суворов, Джугашвили,
Курт Воннегут,
                          вельвет и «адидас»!

Реплика в полемике

Сестры, память и трезвость,
когда бы я знал вашу мать,
я бы вычислил вас ни с того, так с другого конца.
Впрочем, что тут, действительно, думать и копья ломать?
Мы же знаем отца.

Сонет

Как хорошо у бездны на краю
загнуться в хате, выстроенной с краю,
 где я ежеминутно погибаю
в бессмысленном и маленьком бою.

Мне надоело корчиться в строю,

где я уже от напряженья лаю.
Отдам всю душу октябрю и маю,
но не тревожьте хижину мою.

Как пьяница, я на троих трою,

на одного неровно разливаю
и горько жалуюсь, и горько слезы лью.

что свой сонет последний не скрою,

но по утрам под жесткую струю
свой мозг, хоть морщуся, но подставляю.

Памятник