Добердо

— Саперы работали, господин лейтенант. Они сняли сетку для ручных гранат и отодвинули назад. Так приказал господин прапорщик, которого убили. И вдруг совсем близко от нас, как будто в двух шагах, со стороны итальянцев кто-то закричал по-венгерски: «Эй, мадьяры!» «Ну что?» — спросил господин прапорщик. — «Хотите сигарет?» Господин прапорщик промолчал и шепнул нам, чтобы мы не отвечали, но кто-то из наших закричал: «Давайте, но только тунисские или египетские». — «Держите, — говорит итальянец, — бросаю». И действительно, из итальянских окопов полетела к нам жестяная коробка с сигаретами. Там было не меньше сотни. Все с золотыми мундштуками, настоящие тунисские, с арабом на крышке. Ну, мы, конечно, набросились на сигареты, стали разбирать. Одну половину разобрали, а другую поднесли господину прапорщику. Вдруг итальянец опять кричит: «Эй, мадьяры!» «Чего еще?» — спрашиваем мы. Признаюсь, и я спросил. «Хотите ветроупорных спичек?» «Ну давай», — кричим мы. «Бросаю», — говорит, и вижу я, летит на нас что-то черное. «Беда!» — подумал я сразу и закричал: «Ложись!» — а сам бросился за мешок со щебнем, но в эту минуту гранаты уже взорвались. Пять штук было в связке. Вот как было дело.

Бачо стоял среди своих солдат. Глаза его буквально светились, он тяжело дышал, сжимая в руке револьвер.

— Это все? — спросил он, когда раненый замолчал.

— Так точно, господни лейтенант.

— Ну, не совсем, — сказал Бачо и поднял голову. Лицо его раскраснелось, в глазах пылал сумасшедший огонь. — Ребята, — обратился он к солдатам, — неужто стерпим?

— Что ты хочешь делать, Бачо? — спросил я, прорываясь к нему.

— Ага, Матраи, слушай: сейчас мы отомстим за это дело. Если скоро не вернемся, сообщи моему ротному. Прощай.

В окопах уже столпилось не меньше пятидесяти человек. Тут был в полном составе взвод Бачо, несколько человек из других взводов и часть моих саперов. Солдаты были взволнованы и готовы на все.

— Ну, — крикнул Бачо, — кто хочет бить, за мной!

Я не успел раскрыть рта, как люди двинулись стеной и, сгибаясь у выхода, один за другим исчезли в аппендиксе. Несколько секунд ничего не было слышно, только сыпались камни. Вдруг кто-то крикнул:

— Наши прорвали проволоку! Выходят!

Стоящие в окопах солдаты ринулись к выходу. Мне казалось, что тишина застывает, ни одного звука, только быстрое шарканье подкованных бутс. Я вынул револьвер и почувствовал спазмы в горле.

«Эх, да что я, в первый раз иду врукопашную?» — с досадой подумал я и крикнул:

— Гаал! Сообщите обер-лейтенанту. Два взвода сюда, быстро! — и прыгнул в окопчик.

Аппендикс был битком набит людьми, но они не стояли, а двигали друг друга вперед. Никто не знал, что случилось впереди, но вдруг все побежали, и я вместе с ними. Ноги спотыкались о какие-то камни, потом обо что-то скользкое и мягкое, но не было времени взглянуть на землю. Перед лицом качнулась проволока. Секунда — и мог бы остаться без глаз. Раня руки, хватаю проволоку и отстраняю с дороги. Оглядываюсь, желая предупредить следующего, и, к своему удивлению, вижу, что за мной идет Гаал. Лицо его сосредоточенно, в руках держит короткую шанцевую лопатку.

Впереди слышны взволнованные крики, потом залпом рвутся ручные гранаты.

— Вейте… в бога!.. — слышу пронзительный голос Бачо, и мы бежим вперед.

«Наши ворвались в итальянские окопы», — мелькает в моем мозгу.

Сзади напирают.

— Вперед, вперед!

Кто-то, прижавшись ко мне, дышит прямо в лицо, меня обдает тяжелый запах несвежего рта, но вот я освобождаюсь из тисков людей и мчусь дальше. Все устремляются влево, наверх, наверх на макушку, а я чувствую, что необходимо было бы некоторым повернуть и вправо, но тут же замечаю, что из наших окопов идут люди и цепью атакуют итальянцев, а дальше у Вермежлиано началась бешеная перестрелка с обеих сторон. До этого все происходило в полном молчании, но когда до нас докатилась орудийная стрельба, атакующие разгорячились и везде послышались неудержимые крики: «Райта! Ура! Райта!»

Я тоже кричу самозабвенно, до хрипоты:

— Вперед, вперед! Резервы, вперед!

Под моими ногами итальянец. Он подымает руки, я машу ему револьвером.

— Марш назад!

Он ползет, не опуская рук. Один из наших солдат подскакивает к нему и ударяет штыком. Итальянец ловко уклоняется от удара и бросается на спину, как испуганная собачонка.

Устремляемся выше и выше. Вот мы уже в итальянских окопах. Перед нами вход в глубокую каверну.

— А ну-ка, ребята, ручную гранатку!

Я подхожу к каверне и, сам не знаю почему, кричу по-немецки:

— Heraus![23]

Гулким эхом отдается в глубине мой голос, но никто не отвечает. Швыряем в черную яму входа ручную гранату и двигаемся дальше.

До самой верхушки уже осталось несколько шагов. Передовые части атакующих теперь устремились вниз. На одну секунду передо мной открывается вся картина атаки, но некогда разглядывать.

Наши люди рыщут, как тигры, заглядывают во все щели и малейшее сопротивление оплачивают смертью. Везде попадаются пленные, и солдат приходится уговаривать, чтобы они их не трогали, что это уже пленные. Итальянцы бледны, их лица перепуганы, руки смешно подняты кверху.