Добердо

В окопах слышен шум, движение, беготня. Хватаем газовые маски, отстегиваем кобуры револьверов и выскакиваем из каверны.

Влево от нас какое-то оживление. Туда устремляется несколько человек. Это наряд, вызываемый по тревоге. Запасные постовые вскарабкиваются на бруствер и вставляют винтовки в отверстия стальных щитов.

Спрашиваем встречного, что случилось.

— В районе второй роты, господин лейтенант, там, где стоит передовой гарнизон, что-то рухнуло, но взрыва не слышно. Итальянцы что-то сбросили туда. Наши постреливали, а сейчас умолкли.

Пробираемся дальше. Двигаться приходится осторожно, все чаще и чаще щелкают фланговые выстрелы. Вскоре сталкиваемся с двумя саперами из нашего отряда. Шпиц набрасывается на них:

— Что там произошло?

— Простите, господин прапорщик, мы сами толком не знаем. Говорят, что итальянцы насвинячили во второй роте.

— Как насвинячили? Говорите яснее, — сержусь я.

— Да они там, господин лейтенант, выпустили на наших сверху какую-то дрянь, — говорит солдат в замешательстве, явно не желая назвать что-то своим именем.

Мы пошли дальше, и чем больше продвигались к месту происшествия, тем меньше требовалось объяснений. Итальянцы сыграли плохую шутку с нашим передовым гарнизоном, находящимся в непосредственной близости с террасой: они спустили в этот круглый окоп свое отхожее место. Ужасная жидкость, которую итальянцы, видимо, долго и тщательно собирали, удушливым водопадом обрушилась на голову бедного гарнизона. В этом комическом положении была большая доля трагизма. По телефону из гарнизона жаловались, что они буквально задыхаются, но делать было нечего: до наступления темноты из окопа выйти нельзя. Некоторые смеялись над происшествием, но многие были возмущены.

— Итальянцы начинают воевать своим национальным оружием, — съязвил Арнольд. — Но не знаю, не поступили бы мы точно так же, если бы были наверху, — добавил он задумчиво. — Всякая война вырабатывает свой образ действий.

Майор Мадараши вызвал Арнольда к телефону:

— Пожалуйста, не шумите там по поводу этой истории. Надо растолковать солдатам, чтобы они поменьше болтали, а то к нам может прилипнуть какая-нибудь позорная кличка.

Арнольд немедленно передал желание майора присутствующим офицерам.

— Положение ясное, — сказал Сексарди, — мы находимся во власти любых пакостей неприятеля. — И обер-лейтенант, сверкая глазами, обвел взглядом собеседников.

— Не надо принимать так близко к сердцу этот клозет, — успокоил его Бачо.

Посыпались шутки, анекдоты, и в конце концов на происшествие стали смотреть только с юмористической точки зрения.

Вечером с итальянских позиций до нас доносились веселые песни, смех. На самой верхушке Клары задорно бренчала мандолина.

— Наверное, у них произошла смена, — предполагали многие из нас. — Ведь вчера они вели себя очень тихо.

Где-то на левом фланге наши солдаты начали распевать ответные песенки, пародируя итальянцев:

Дель Триесте
Илло фесто
Илло серо
Илло над
Эль мори, мори, мори,
Эль мори сафалад.

Ночь прошла тихо. Хусар, Гаал и Шпиц основательно поработали над аппендиксом и хвастали, что углубили его за одну ночь на полтора метра.

Утром я навестил их, вернулся домой и прилег. Было около восьми часов. Вправо от моей каверны послышался сухой треск взрыва.

«Ручная граната!» — подумал я.

Хомок выскочил посмотреть, в чем дело, и сразу вернулся.

— Наших взорвали. Господин Шпиц, капрал Хусар и еще пять человек остались на месте.

Я выбежал. В окопах уже все знали и чувствовалось волнение. Навстречу мне с револьвером в руках шел Бачо. Его сопровождало человек двадцать из дежурного наряда. Бачо и его люди взволнованы, лица их бледны, глаза смотрят свирепо. Винтовки есть не у всех, но многие на ходу подвешивают к поясу ручные гранаты и поправляют штурмовые ножи. Бачо мимоходом кивает мне и проходит со своими солдатами к аппендиксу.

Меня остановили саперы. На носилках лежит Шпиц. Лицо у него лимонно-желтое, раскинутые руки болтаются, левый глаз закрыт, а правый неподвижно смотрит вперед.

— Что с ним?

— Рана в затылок. Он готов, — говорит санитар. — А кто еще?

Несут нескольких тяжело раненных. Один идет сам, его правая рука наскоро забинтована, и через бинт просачивается кровь. Бежит Гаал.

— Из нашего отряда пострадало семь человек, господин лейтенант. Бедный прапорщик Шпиц, царство ему небесное. Хусар ранен, но легко, его сейчас перевязывают. В роте четверо убитых, много раненых.

Я рванулся к аппендиксу — не пускают: люди из взвода Бачо запрудили дорогу.

— Отойдите, господин лейтенант, итальянцы сейчас будут стрелять.

Энергично отстраняя солдат, пробиваюсь вперед. Легко раненный в лицо гонвед рассказывает Бачо, как все случилось.