Добердо

Среди шума и веселья я быстро трезвею. Поминальный обед никак не может кончиться. Штабные офицеры сильно подвыпили. Начальник штаба бригады с горечью втолковывает Мадараши:

— Не теперь надо было брать Клару, а месяц тому назад. Сейчас, когда все уже готово для наступления правого фланга, взятие Бузи имеет уже только местное значение.

Мадараши очень обижен.

— Значит, ты оспариваешь героизм моего батальона?

— Герои, герои, слов нет! Командование в восторге. Но ты же как офицер должен понять, что со стратегической точки зрения это — ничто.

Меня вызывают, и я оставляю спорящих. Перед бараком ждет Новак. Он докладывает, что на обратную дорогу нет перевозочных средств и придется идти пешком. Поодаль на шоссе стоит взвод. Я приказываю двигаться в направлении Нови-Ваша и, не ожидая нас, с наступлением темноты идти на передовые позиции. Новак козыряет. Взвод нехотя повинуется его сердитой команде. Вижу, что некоторые из солдат не в состоянии попасть в ногу.

«Бедные мои старички!» — думаю я с нежностью и долго смотрю им вслед. Кто-то окликает меня. На шоссе остановилась бричка, в ней наш брестовицкий этапный офицер. Оказывается, он везет почту и мне есть письмо. Какая приятная неожиданность! Письмо от Эллы. Арнольд получил две газеты, книгу и письма. С трепетным волнением разрываю конверт.

«Мой дорогой друг…» Пишет из нашего родного города. Посетила моих родителей. Отец все еще болеет; Иренка Барта наконец вышла замуж за офицера-летчика, а Элла собирается в Швейцарию. Эта ужасная война давит ей виски, как невыносимая мигрень.

Элла собирается в Швейцарию. Она бежит от сумасшедшего пожара войны на этот остров. Сначала поедет в Вену, где в министерстве уже готовы ее бумаги. Арнольд не возражает против этой поездки.

Много, много раз перечитываю письмо. В офицерском собрании шумно продолжается потерявший свой смысл поминальный обед.

Я сижу на террасе собрания и не нахожу сил вернуться в эту пьяную компанию. Так приятно сидеть в одиночестве с письмом Эллы, и думать о своем. Швейцария…

Бачо тронул меня за плечо. Майор Мадараши машет из автомобиля. Я сажусь. Едем в Нови-Ваш. Шпрингер что-то горячо объясняет майору, который слушает с видимым удовольствием.

— Это они из зависти, господин майор. Раз сам эрцгерцог собирается раздавать награды, значит, это не шутка. Даже немцы не могли сделать того, что сделал наш батальон.

Элла едет в Швейцарию. Швейцария теперь остров, где не трещат пулеметы и не рвутся снаряды. Пастухи с перьями глухарей на войлочных шляпах пасут тучные стада на верхних склонах Альп, небо чисто, и в солнечных лучах горят глетчеры.

В Нови-Ваше мы прощаемся с осоловевшим майором и двигаемся к хорошо знакомым ходам сообщения. Уже совсем стемнело, когда мы доходим до холма, откуда открывается вид на серое плато Добердо. Погруженный в свои мысли, я машинально следую за Бачо. Вдруг он останавливается. Среди кустов в сомкнутом строю, как на учебном плацу, движется взвод. Слышна четкая команда:

— Ложись! Встать! Ложись! Встать! Что это такое? Что это такое?

— Ишь ты, Новак муштрует солдат, — смеется Бачо. Что-то сдавливает мне горло, дыхание прерывается.

— Ах, вот как! — задыхаясь, говорю я и бросаюсь вперед; громадными прыжками мчусь к взводу, который теперь на четвереньках ползет между кустами.

— Новак! — кричу я вне себя. — Новак, мерзавец, что вы делаете?

Передо мной качается тупое лицо Новака, его бессмысленные воловьи глаза, но Бачо хватает меня за руку, а Шпрингер быстро отводит солдат, чтобы они не видели, что произошло между господином лейтенантом и фельдфебелем. Солдаты не должны этого видеть, боже сохрани. И Новак не получил по физиономии, как мне хотелось. Новак не понимает, в чем дело. Ведь он хотел только немного прибрать «банду» к рукам!

Мы с Бачо отстаем, Шпрингер со взводом и смущенный фельдфебель уходят вперед. То, что я не смог расправиться с Новаком, наполняет мое сердце апатией бессилия.

Бачо успокаивает меня, утешает с дружеской готовностью:

— Я все улажу, все улажу, не беспокойся. Фельдфебель слова не посмеет сказать. Ведь все мы подвыпили, а главное, солдаты ничего не видели. Но вообще ты напрасно горячишься.

Нет, я совершенно трезв, я ужасающе трезв. Хорошо было бы быть пьяным, чтобы не понимать того, что творится вокруг.

Бачо тихо говорит, но его слова скользят мимо моего сознания.

— Господа генералы не понимают армии. Какого черта мы торчим на этой Кларе? Знаешь, я жалею, что мы остановились тогда на вершине. Надо было ринуться дальше. Ведь теперь бы мы были черт его знает где.

Добираюсь до своей каверны. Хомок встречает меня сообщением, что Гаал несколько раз приходил ко мне перед вечером. Посылаю старика за унтером. Через несколько минут он входит, плотно прикрывает за собой дверь и говорит, что у него имеется донесение секретного порядка. Я передаю Хомоку почту для Арнольда, и дядя Андраш удаляется.

Популярный трактат о Латрине № 7