Добрая фея короля Карла

И замолчал. Ни слова больше. Аббату показалось, будто он поднимается из гроба: это была всего-навсего просьба отца, который вспомнил-таки о сыне. Значит, ему ничего не известно. Но как удачно все складывается, кто бы мог подумать!

– Это, пожалуй, всё, святой отец.

Аббат почувствовал, как за спиной у него словно вырастают крылья.

– А епископу скажите, что такова воля короля.

Крылья расправились; взмахнув ими, Ла Гранж собрался уже вылететь из покоев, но тут король прибавил:

– Будьте с ними и присматривайте за обоими: как бы принц не вздумал бежать с молодой женой. Вы привезете ее обратно.

Одно крыло, сломавшись, упало; следом торопилось другое.

– Да ведь он связан рыцарским словом, сир, разве посмеет он нарушить его?

– Вот вы и проследите за этим. Людовик молод, горяч, в объятиях супруги он легко может потерять голову.

Аббат чуть было не брякнул сгоряча: «Еще бы, ведь она уговорит его!» Но вовремя сомкнул губы.

– Упустите голубков – голову с вас сниму! – сдвинув брови, напутствовал на прощание монарх.

Коротко поклонившись, аббат вышел со сложенными за спиной крыльями. Теперь они ему стали не нужны. Первым же делом он отправился искать кого-нибудь из сообщников: легальность его миссии вовсе не исключала удара по шее топором. Ему повезло: в коридоре он встретил прево. Тот беседовал с судейскими о том, что касалось административных дел и нового ввода налогов. Подождав, когда он останется один, аббат потащил его за одну из портьер.

– Гуго! Ему, кажется, все известно, – оглядевшись вокруг, шепнул он на ухо собрату.

– Кому? – не понял тот.

– Королю! Я только что от него.

И аббат поведал о том, что с ним приключилось с четверть часа назад. Прево спокойно, без признаков волнения выслушал его. Помолчав немного, пришел к решению:

– Простое совпадение, вот что это такое, святой отец. Делайте свое дело и ни о чем не беспокойтесь.

– В своем ли вы уме? Ведь Людовик убежит!

– И ваша задача – помочь ему в этом. Сам король дает свое согласие, черт побери!

– Да ведь он велит запороть меня плетьми!

– Вы же не Аргус, у вас всего два глаза. И потом, кто вам сказал, что после побега вы обязательно должны предстать перед монархом?

– Как… но ведь я вернусь…

– Постарайтесь сделать так, чтобы остаться вне всяких подозрений и, повторяю, без надобности не лезьте ему на глаза. Принц Людовик один должен отвечать за побег. А вскоре король отбудет в Лондон; это будет его последняя поездка, если верить мадам де Монгарден. Я верю ей, а вы?

– И мне хотелось бы, разумеется, но…

– Не раскисайте, аббат, эта дама слов на ветер не бросает.

– Да, да, мне тоже так кажется. Значит, вы советуете мне…

– Немедленно отправляться в дорогу. Если удастся план, то останется недолго ждать печальных известий из Лондона. И вот тогда…

– Тогда, Гуго?..

– Не пройдет и года, как новый король Карл Пятый сделает вас епископом.

– Епископом… – пролепетал пораженный аббат.

– Ваши друзья замолвят словечко перед королем, будьте уверены. Но для этого, святой отец, вам надо постараться. О чем предупреждал вас король – чтобы герцог Анжуйский не сбежал? Так сделайте все для того, чтобы он сбежал. Его жену мы уговорили, теперь ей осталось уговорить мужа.

– И она сделает это, клянусь чревом Анны, матери Пресвятой Девы!

– К ней вы и отправитесь на поклон, святой отец.

И Гуго ушел; его звал к себе декан университета.

Оставшись один, аббат пораскинул умом. Его миссия закончится, едва узник даст согласие на встречу с женой. Значит, пока что опасаться нечего. Всем остальным займется супруга, а он, аббат, окажется, таким образом, всего лишь лицом, выполнявшим волю короля. Вот если пленник заупрямится, тогда уж придется вступать в игру, а до тех пор не стоит думать о Марии Бретонской хуже, чем она есть на самом деле. И аббат самодовольно улыбнулся, припомнив древнее изречение: «Где дьявол не сможет, туда пошлет женщину». И еще: «Мужчина берет силой, женщина – чарами и красотой».

Все вышло по задуманному. Людовику Анжуйскому (ему двадцать четыре года, у него крупный нос, волнистые русые волосы, большие глаза) уже порядком надоело сидеть в заточении. Он проклинал отца, его политику, битву при Пуатье и вообще войну, развязанную, как полагал он, да и все в то время, Плантагенетом. Не в пример братьям, Людовик отличался горячим нравом, принимал порой необдуманные решения. В битве при Пуатье, видя, что поражение неизбежно и французы бегут, он, не желая ни погибать бесславно, ни сдаваться в плен, развернул свой отряд и увел его под самым носом у англичан. Отец решил, что сын струсил, и продолжал сражаться уже едва ли не один, предпочитая прослыть бесстрашным воином, нежели оставлять поле боя. С тех пор он невзлюбил Людовика, к которому, собственно, никогда не испытывал нежных чувств. Сын хорошо видел это и отвечал отцу тем же. Стоит ли удивляться после этого, что уже несколько лет отца и сына разделяли стены тюрьмы в Кале? Людовик в данном случае был для Жана II всего лишь разменной монетой, и эта мысль вызывала в нем желание когда-нибудь отомстить – за свое унижение, за растоптанный медовый месяц.