Добрая фея короля Карла

Она стала беспокойно спать, по ночам ее мучили кошмары; утром она вставала вся разбитая, срывала зло на первом же, кто попадался под руку. Она стала взбалмошной, капризной: то ей не нравилась прическа, и она швыряла в цирюльника тазиками и шляпками; то находила пересоленным куриный суп и выливала тарелку повару на голову; то вдруг ее начинали раздражать жонглеры или пение птиц. Словом, причуд хватало. Однако, следует признаться, к этому имелись основания. Взгляды, которыми обменивались фаворитка короля и регент, стали долгими и медовыми, встречи участились, беседы о пустяках необоснованно растягивались. Такова была тактика графини: нисколько не опасаясь возвращения короля, она день за днем, раз за разом стягивала войска к театру военных действий. Удар следовало нанести еще до того, как Жанна станет королевой; тогда той уже труднее будет разрушить окрепшую связь. Со своей стороны, Анна лишь посмеивалась, наблюдая за беспомощностью дофины, за ее бесплодными попытками помешать игре фаворитки, наконец замечая на лице супруги регента следы душевных терзаний в виде кругов вокруг глаз, тяжелых взглядов и постоянно сжатых бескровных губ. Все это не добавляло привлекательности, и Анна с чувством глубокого удовлетворения сравнивала свою неувядающую красоту с неприглядностью соперницы, как тень бродившей по коридорам дворца с насупленными бровями.

А Жанна Бурбонская строила один за другим планы мщения. Следует сказать к ее чести, что она не собиралась брать пример с Молпиады[37] или Агриппины[38]. Попробуй-ка тронь фаворитку! Король так мило с ней простился; того и гляди обрушит на голову свой гнев – и сама окажешься на месте изгнанной когда-то красавицы. Да еще и с детьми ей не везло. Двое уже умерли; третий, а ему скоро пять, – по мнению медиков, тоже не жилец. Поэтому характер мщения отличался все же гуманностью. В связи с этим она вспомнила про шутов. Высмеять любовницу короля, пустить по дворцу сплетни, порочащие графиню, – вот путь, вернее которого, пожалуй, не найти. Она недвусмысленно дала понять о своем замысле Гишару:

– Скажи, шут, какова, на твой взгляд, подстилка нашего повелителя? Я намерена испачкать ее грязью, вывалять в дерьме. Ты, конечно же, понимаешь меня? Твоими устами должен заговорить весь дворец!

Гишар, наклонив голову, принялся разглядывать ее высочество, словно впервые увидел. Потом усмехнулся:

– Подстилка хороша, если на ней мягко и она греет. Глупец тот, кто станет швыряться таким добром. Полагаешь, король окажется столь глуп?

– Дурак!

– А золото, сколько ни обливай грязью и дерьмом, так и останется золотом. Но вот если дерьмо размазать по грязи, то уже не отделить…

– Ты это к чему?

– Вопрос был задан, ответ неглубоко хранился.

– А ты, Тевенен? Сможешь ли, поэт, дать эпиграмму?

Тот тоже наклонил голову, но в другую сторону.

– Попробую, не боясь оскорбить ею ушей вашей милости, – изысканно раскланялся шут. – Предмет не нов, хоть ли́ца рангом выше. Так вот ответ:

Дерьмом испачкать золото легко,
Однако смыть нетрудно – было и ушло.
Но вонь останется на том, кому это на ум пришло,
Кого воздвигли высоко.
Двор не слепой, мадам; ища виновника в навете,
Тотчас поймет, откуда дует ветер.

– Убирайтесь оба! – крикнула супруга регента.

Шуты, глупо улыбаясь, отвешивая поклоны и позванивая бубенцами, убежали.

Тем временем регент, все чаще ловя на себе игривые взгляды бывшей любовницы, откровенно недоумевал, хотя и отвечал на них. Как легко она забыла прежний инцидент! А ведь супруга не слепая, видит лучше всех, глаз не сводит с соперницы. Того и гляди из них искры посыплются! Едва отец вернется, она снова побежит к нему – и вот он, новый скандал! Ах, Анна, как же она не понимает! Неужели так быстро забыла годы опалы? Похоже, что так. А тут еще Ла Ривьер:

– Как она тебе, Карл? По-моему, ничуть не изменилась, даже похорошела. Видишь, все вышло по-твоему, как хотел. Да ведь новому повелителю – самый красивый цветок!

– Гастон, перестань трещать. Во-первых, я еще не повелитель, и когда им стану – известно лишь Богу. А во-вторых, я не могу отвечать на ее взгляды, игру слов – просто не имею права. Отец снова отправит ее в изгнание, и тогда уж больше мне ее не увидеть. Каково будет ей претерпеть вновь былое унижение?

– Так ты, стало быть, не желаешь отвечать на ее чувства лишь ради нее самой? А мне казалось, ты испугался жены.