Добрая память

В Петербурге подполье немалое было.
Редкие знали друг друга в лицо.
Но единила надежды всех сила:
Дети их жить будут лучше отцов!

Кто-то придет ночью, стуком разбудит.

Матвей отворит. И не знала жена
Даже обычно, кто были те люди.
Страшно ей стало: ребенка ждала.

Вдруг мужа схватят? С Матвеем венчались

Сызнова в церкви. «Так надо, – сказал, –
Дабы законными дети рождались».
Священнику молвила: «Муж мой пропал –

В розыске. Я повстречала другого.

Он увез в город. Хотела б начать,
Дитя ожидая, судьбу свою снова.
Батюшка, не откажите венчать!

Стыдно в грехе жить». Спросил о приходе

Бывшем. Туда и направил письмо
(Хитры на выдумки бабы в народе).
Письмо же ответное скоро пришло.

Священник из церкви, где всю жизнь считалась

Она прихожанкой, дал краткий ответ,
Что первым браком, и верно, венчалась.
Сам венчал. Мужа же нет уж семь лет.

Преступник он стал. Как Авдотья невинна

В отсутствии мужа безвестном, то ей
Второй брак дозволить по праву не стыдно.
Был очень доволен венчаньем Матвей.

Авдотья же в церкви заметно робела

(Матвей не женатый по паспорту был
И на своем стал), носить не сумела
Стыд – исповедала. Поп ей простил.

Был средних лет, сам семейный. Считался

Делом нередким для клира донос
В бедных районах. Однако держался
Совести батюшка и не донес.

Жалел свой приход. Указал он Авдотье,

Что мужа не следует ей выдавать
Никому никогда. Бог молчанья не против,
Коль это поможет беды избежать.

«Батюшки разные тоже бывают», –

Изрек назидательно. Крепко Матвей
Бранил, что призналась попу, ожидая
Ареста, но глупость, любя, простил ей.

Он понимал, что едва ли годилась

В жены подпольщику, – слишком проста.
Иное ему никогда и не мнилось,
Но втайне гордился, что сердцем чиста.

Дочь родила. Ее Анной крестили.

Еще у груди была, как зачалось
Новое дитятко. Анастасией
Будто в утробе само назвалось.

Батюшка тут никого не неволил:

«Как назовете, так и окрещу».
Следом Иван родился. Был доволен
Матвей, понял: сына на старость ращу.

Даже не верилось: мальчик родился!

После всех дочек! Спустя год за ним
И Александр в семье появился.
Только… войной уже полнился мир.

Мальчики в доме Матвея рождались

В годы войны[8], хотя беды ее,
Впрочем, не вдруг до столицы добрались:
Понял не враз народ горе свое.

Но… понемногу прилавки пустели.

Голодные в город пришли времена.
Удачу подпольщики в том усмотрели:
Пусть будет счастью такая цена!

Смуту нарочно теперь растравляли

Между рабочих; конечно, Матвей
В том преуспел, за что деньги давали,
Ими усилив величье идей[9].

Много народу в боях положили.

Что и напрасной, и долгой война
Случилась, не прячась уже, говорили, –
Как началась, года минуло два.

Матвей на заводе работал, однако

Мечтал фронтовым агитатором быть.
Там, на войне, – средь смертей лютых мрака, –
Ужас убийства солдатам открыть.

«Немцы, – пока речь вел в городе, – люди:

Как русские, люди которых война
Ведет убивать, в плену тех же иллюзий –
Долга и чести; враг главный – она.

Общий враг бедности – власть и богатство.

Монархи велят, а рабочие мрут,
Будто скотина. Им жить бы согласно.
Нет! К себе злую погибель влекут!

Должен быть мир!» Как Авдотья боялась

Что арестуют Матвея!.. Она
Каждый день с мужем навеки прощалась,
Каждый день весть об аресте ждала.

Жене дал наказ: «Не вернусь до рассвета –

Сразу с детьми возвращайся в село.
Отпустят, найду тебя». Помнила это.
Грамоте муж обучил здесь ее.

«В столице неграмотной женщине стыдно», –

Он толковал. Но жена поняла:
К аресту его муж готовит, как видно,
Дабы писать ему письма могла.

Грамота ей в ее годы давалась

Трудно. Однажды Матвей почитать
Дал запрещенное. Так испугалась,
Что не умел жены страха унять:

В книге что слово – одно богохульство!

Как это можно хранить?! А Матвей
С тех пор, стараясь щадить ее чувства,
Не предлагал запрещенное ей.

Втайне мечтал, чтобы с ним разделила

Дело его. Что постов не блюла
С мужем, об этом всегда говорила
В церкви, а в прочем – обычью верна.

Даже иконы муж дома поставил –

Ради жены. Соню – дочку свою
Тоже он Бога забыть не заставил.
Впрочем, совсем не стремился к тому.

С Соней такой Матвей мысли держался:

«Для мужа ращу – замуж ей выходить.
Только б супруг терпеливый достался,
Тот и решит, как жене его жить».

Так и росла. Евдокия влияла

Больше на дочку. Мать нежно любя,
Меньше к отцу Соня чувства питала.
Матвей понимал: мать растила одна.

Дочь никогда и ни в чем не неволил,

Баловал часто – хотел заслужить,
Чем только мог, он привязанность Сони.
Братьев-сестер помогала растить.

Их она с первой минуты любила.

Каждого. Как еще жили в селе,
В школу три года там Соня ходила –
Внучек учить велел свекор семье.

(Многие в школу детей не давали

Женского пола.) В столице, любя,
От книги к хозяйству родные не гнали –
Пусть себе в радость читает она.

Книги в семье всегда разные были –

Соне на счастье. Особенно ей
Пушкин по сердцу пришелся – открыли
Строки поэта любовь перед ней.

Вот бы любить так! К любви тяготела

С юности ранней, пример же ее
В родителях ясный и чистый имела,
В жизнь не вникая отца своего.

Хоть и, конечно же, кое-что знала.

Старшую дочку в четырнадцать лет
Учиться семья в мастерскую послала:
Без ремесла, знал отец, счастья нет.

Выбрал Матвей труд для дочки полезный –

Быть ей швеей. Соню отдал учить
Он в мастерскую самой Одоевской –
Что для мещан та велела открыть.

Чтоб и рабочие дочек учили,

Скромную плату разумно ввела.
Все ученицы княгиню любили,
Хоть ее видели раз или два.

Кроме шитья, там учили манерам:

Как ходить правильно, как говорить,
Как одеваться – чтоб чем-нибудь скверным
Имя княгини бы не посрамить.

Соня за три года это впитала,

И оглянуться отец не успел –
К выпуску барышней питерской стала.
Дочкой гордился Матвей и жалел:

Кто на ней женится? Та на рабочих

И не глядела. Семнадцати лет
Стала работать: хотелось ей очень
Родным помогать. Возражения нет.

Но отсоветовал, чтоб становилась

Швеею на фабрике – каторжный труд.
(Для шитья на дому, разумел он, училась.)
Вот упаковщицей пусть уж возьмут.

Зефир с пастилой паковать она стала

В цехе на фабрике. Вдруг на глаза
Из руководства кому-то попала.
С ней говорить стал. Молчать тут нельзя.

Спрашивал имя ее и откуда.

«Имя красивое», – он похвалил.
Сам англичанин. По-русски же трудно,
Мало, смешно, на свой лад говорил.

Очень уж Соня ему приглянулась!

В тот день смущенно с работы домой
Она с пастилой и зефиром вернулась:
Не взять неудобно – начальник большой.

Прибыльным делом считалось в столице

Русской иностранцам фабрики открывать.
Где работала Соня, была та английской.
Грамотна ли, в другой раз хотел знать.

Матвей потемнел: не к добру та забота.

Соне на фабрике скоро нашли
По указанью другую работу –
Легче, с бумагами. Дни меж тем шли.

Встретив работницу вдруг в коридоре,

Ее англичанин всегда узнавал.
Здоровался первым, к смущению Сони,
Какой-нибудь краткий вопрос задавал.

Соня его обхожденья стеснялась.

«Нужно с работы тебе уходить,
Покуда ты с честью своей не рассталась, –
Отец рассудил. – Мой семью долг кормить».

Соня ушла. Не взяла и расчета

За месяц последний – боялся Матвей:
Коль тот узнает – уходит с работы,
Он что дурное уж вытворит с ней.

(Разные случаи слышал в столице.)

Больше работать отец не пускал
Соню: какой богатей вдруг польстится?!
Дома сидеть ей с детьми наказал.

Та и сидела. Любви же, как видно,

Конем не объедешь, коль время пришло.
Собою хрупка была и миловидна,
Чувство к ней финну вдруг в сердце вошло.

Утром на улице он ее встретил –

Шла она в лавку. Застенчивый взор,
Косу до пояса взглядом отметил,
Представился. Вышел у них разговор.

Ее на каток пригласил – там каталась

Вся молодежь. После нескольких встреч
Его объясненье в любви состоялось.
(Офицер был.) Повел о замужестве речь.

Был православного[10]

исповеданья –Из царскую веру принявшей семьи
Военной, простой – не дворянского званья,
Семью не смутил бы простой род жены.

Соня к отцу позвала. Попросила,

Чтобы тот выслушал, ибо она,
Видя любовь к себе, тоже любила.
Сердце впервые свое отдала.

Матвей согласился: ну что ж, пусть приходит.

Жаль, что чухонец. В назначенный час
Статный военный вдруг в комнату входит,
Дочь с офицера не сводит же глаз.

«Вы – офицер?!» – «Софья вам не сказала?!» –

Финн и не понял, зачем от отца,
Будто позор, его гордость скрывала.
Матвей разобраться решил до конца.

В Финляндском полку, оказалось, тот служит[11]

.Пока полк в столице, но лишь до поры.
Скоро на фронте окажется нужен.
«Жене вы готовите участь вдовы?» –

«Нет, уповаю в живых я остаться,

Но до прощания скорого дня
Желал бы как можно скорей обвенчаться». –
«Что если станет моя дочь вдова?

Можете ль вы ради прихотей ваших

Невинной душой так жестоко играть?
Когда б на коленях молила бы даже
Вам бы не смел я согласие дать!» –

«Что ж, рано ль поздно война завершится

Нашей победой…» – «О, как вы юны!
Одной революции дали свершиться,
Другая нас вырвет из глупой войны!» –

«Но как это можно?! Уже побеждаем!» –

«Отнюдь, попрошу, посмотрите вокруг:
Мы губим солдат своих, мы голодаем!» –
К согласью нельзя прийти было им вдруг.

У каждого в сердце осталась обида.

Проводив офицера, обнял дочь Матвей:
«Хотя по душе ты пришлась ему, видно,
Худ будет, знаю, конец его дней.

Или на фронте от пули он ляжет,

Иль, если выживет, новая власть
Его за погоны, что носит, накажет.
Тебе не позволю напрасно пропасть!»

Плакала Соня, отца умоляла

Дозволить венчаться. Уж скоро она
С тревогой на фронт жениха провожала.
(Согласье свое ему тайно дала.)

Финн целовал ее в шуме перрона,

Первый-единственный раз. Оставлял
Девичье сердце столь страстно влюбленным,
Как сам любил. С фронта письма писал.

Нежно и пылко они умоляли

Соню дождаться. В счастливой судьбе
Любви их, надеждою жил, уверяли.
Ей наказал ехать к маме-вдове.

Мать его добрая, всё давно знает –

В письмах признался той сын, что влюблен.
Ее, как невесту его, ожидает,
В отпуск домой возвратится и он.

Отпуск короткий ему обещали.

Там обвенчаются. Понял Матвей:
Что-то глаза дочки горько скрывали,
И … Чемодан нашел, собранный ей.

«Куда собралась?!» Отцу дочка призналась.

Больше того: стать она медсестрой
На фронте, чтоб с мужем быть рядом, сбиралась.
Что ей в Финляндии делать одной?

«Нечего делать! – Матвей тут ответил. –

Костьми к двери лягу – тебя не пущу!
Езжайте в деревню – есть нечего детям,
Коль кто помрет, я себе не прощу!

А от земли пропитанье найдете». –

«Ты с нами, видно, не едешь, отец?» –
«Нет, всех твоей поручаю заботе –
Меня посылают на фронт наконец.

Домой телеграмму послал – вас там встретят».

Соня отцу объявила отказ.
Матвей, не желая с ней спорить при детях,
Жене наказал с ними ехать тот час.

Меньшего – Сашу он, правда, оставил –

Соня им вслед привезет. Сам с женой
Простился сердечно, беречь всех наставил.
С вокзала вернулся он к Соне домой.

Соня два дня взаперти просидела

Волей отца, но она уезжать
С братом в село ни за что не хотела.
Силой тащил на вокзал – не сбежать:

Дочки косой обмотал свою руку

Крепко – не вырвется. Всякий читал
Встречный прохожий в глазах ее муку.
В вагон посадив, брата на руки дал.

(Саше от роду лишь год миновало.)

И… быстро вышел. Куда с тем одна?
Соня решила: ну что же, сначала
Брата отдаст в селе маме она.

Денег попросит и сразу уедет

В Питер, потом же Финляндия ждет.
Мать – не отец, она дочь пожалеет!
Умер как раз Николай в этот год.

Умер спокойно. Авдотья узнала

Об этом в селе: отцу писем она
(Грамоту знал) никогда не писала –
Заботой о муже и детях жила.

Память услужливо с ней поделилась,

Что, покидая родительский край,
Отцу не взглянула в глаза, не открылась!
Простил ли молчанье ее? Поди знай!

Понял ли, что открыть тайну Матвея

Дочь побоялась? Вон свекор так клял
Сына за то же (но втайне жалея),
Что Дмитрий ей сразу то горе сказал.

Он же, вздохнув, успокоил Авдотью,

Тревогу поняв ее: «Благословил
Отец твой тебя – передать просил. Вроде
Хворал он недолго. При мне уходил.

Мы же родня. За ним с братом глядели,

Как уж подняться не мог… Человек
Добрый был… Дом ваш потом не сумели
Спасти. И к чему? Отслужил он свой век.

Был вскоре пожар. Дом сгорел Николая,

Сам бы сгорел, видно, жив будь. Его
Чьей-то мольбой смерть минула худая –
Так все решили. Не плачь за него».

Долго Авдотья на деверя смело

Глаз не могла поднимать – от стыда:
Долг ее выполнил. Только и смела
Спросить о Глафире. Жива ли она?

«Жива, как я слышал. В Москве она. С мужем.

С детьми. А у нас, почитай, на селе
Лишь старики да калеки. Не сдюжим.
Слышь, и мои сыновья на войне.

И у Романа. У Агнии тоже.

У Пелагеи. Один Журавлев
Сынов откупил, говорят, это можно.
Да не про нас бедняков-дураков.

Все дело ясное с белым билетом.

Будто бы хворые. Только они
Трудятся так, как не помнят об этом.
Работников нет. Уж теперь-то одни». –

«Наши сыны до войны оженились.

Думали, выстроим каменный дом,
Дабы пожара вовек не страшились, –
Молвил Роман. – Был готов почти он.

Тут вдруг война… Сыновей всех забрали.

Мы в доме печь не успели сложить –
Всех печников воевать сразу взяли
Да положили. Как с домом нам быть?

Стоит одинокий, просторный, холодный…

Печь уж сложили вдвоем, как могли,
Дом же, однако, к житью мало годный –
Зябко там. Дарим, Авдотья. Живи.

Вам все равно идти некуда. Места

Нету у нас – много внуков. Матвей
Воротясь дом поправит – умелец известный.
Мы не чета, хоть одних с ним кровей».

На деверей робко Авдотья глядела.

Жались к ней дети. Поспорить с родней,
Как-то себя отстоять – не умела.
Знала: Роман управляем женой.

После свекрови в избе заправляла

Только она, а пока говорил,
Строго Татьяна на мужа взирала.
Он замолчал и глаза опустил.

Дмитрий повел дом показывать. «Таня, –

Взмолился Роман, – пусть у нас поживут!
Жалко тебе?» – «Чем кормить мы их станем?!
Нет, пусть отдельно хозяйство ведут». –

«Злая ты, Таня! Ведь дети Матвея…» –

«Он их плодил, тебя спрашивал? Нет!
Так отчего мы теперь их жалеем?
Наши воюют!» – услышал ответ.

Спорить не стал. «А моя-то в землице,

Агафья, – дорогою Дмитрий сказал. –
Каждую ночь сиротинушка снится…»
Ввел семью в дом, тяжело замолчал.

Холодом, сыростью сразу дохнуло

В лица вошедшим. Простился с родней
Дмитрий с порога стыдливо, понуро,
И, не спеша, побрел к брату домой.