Добрая самаритянка

– У меня все еще есть ключ, – невозмутимо ответил он.

Только тогда я заметил, что дверцы серванта распахнуты, как и ящики бюро, где я держал счета и другие бумаги. На бюро валялись фотографии семейства Лоры, которые я наклеивал на стены в коттедже, и веревка, которую я завязал изящной петлей.

Несколько дней спустя после моего первого столкновения с Лорой, когда моя рана еще ныла, я вернулся туда, чтобы убрать следы произошедшего в тот вечер и смыть с пола свою кровь. Выбросил все в мусорное ведро. И только теперь, четыре месяца спустя, вспомнил, что не вынес его в контейнер, а оставил в саду на задворках, где оно так и стояло.

– Роешься в моих вещах? – спросил я.

Джонни проигнорировал мой вопрос.

– Возле чьего дома ты сидел в машине несколько часов вечером в среду?

– Что, теперь ты следишь за мной?

– Это к делу не относится. Меня интересует, что ты делал возле того дома.

Моей первой реакцией был стыд от того, что меня поймали. Время от времени я медленно проезжал мимо дома Лоры, иногда останавливаясь у обочины дороги и гадая, что она делает там, в доме. Иногда задерживался на пять минут, иногда, сам того не замечая, торчал несколько часов. Все равно больше некуда было деваться.

Второй моей реакцией была ярость.

– Что-то разнюхиваешь у меня дома? – спросил я, повысив голос.

– Да, разнюхиваю. Кто эта женщина и почему у тебя буквально сотни ее фотографий? И для чего тебе понадобилась веревка? В ту ночь, когда ранил себя ножом, ты собирался покончить с собой, да? Зачем эта петля? Запасной план на случай, если с ножом ничего не получится?

Моя ярость перехлестнула через край.

– Убирайся, Джонни, или мы с тобой поссоримся!

– Не раньше чем скажешь правду.

– Джонни, я сказал – убирайся!

– А я сказал – нет. Не уйду, пока не скажешь, зачем затеял все это.

Его упрямство еще сильнее разозлило меня. Я попытался схватить его за плечо, но он быстро отпрянул и с силой толкнул меня в грудь. Его быстрота застала меня врасплох, я потерял равновесие и рухнул поперек кресла, отчего шрам на животе пронзила боль. Вскочил на ноги и бросился на него во второй раз – но Джонни оказался крепче, чем мне помнилось. Он ухватил меня за воротник и оттеснил назад, прижав спиной к стене. Его лицо было в дюймах от моего, предплечье упиралось мне под подбородок.

– Вбей уже это в свою тупую башку! – рявкнул он. – Я твой брат и не уйду из этой квартиры, пока не скажешь, что наделал.

Я дышал тяжело и часто, пытаясь придумать какие-то иные причины своего поведения, однако мозг работал медленно. Потом, в одно мгновение ока, все это сразу пронеслось в памяти – потеря Шарлотты, осознание того, что сделала Лора, слежка за ней, удар ножом, то, как я поступил с Эффи, и то, как я сегодня во второй раз столкнулся с Лорой. Все существующие в мире эмоции разом нахлынули на меня, и я ничего не мог с ними поделать. Тело отяжелело, и рука Джонни оказалась не настолько сильной, чтобы помешать мне рухнуть на колени. Он опустился рядом со мной и не сказал ни слова, пока я рыдал, словно ребенок.

Позже в тот вечер мы сидели по разные стороны обеденного стола, между нами стояли четыре пустые пивных бутылки. Я не мог смотреть брату в глаза, пока тот переваривал все, что я рассказал ему: от тех моментов, которыми я гордился, до тех, за которые испытывал тайный стыд. Я был честен с ним во всем. Джонни не прерывал меня, выражение его лица оставалось неизменным. Только убедившись, что я закончил, он заговорил.

– Какова твоя цель, Рай?

– Что ты имеешь в виду?

– Каков смысл? К чему это должно привести? Что ты хочешь получить?

– Хочу заставить Лору понять, что она сделала; что она не может играть жизнями людей, изображая Господа Бога.

– И считаешь, будто, напугав ее и запудрив мозги ее дочери, ты этого добьешься?

– Да… нет… не знаю. Уже ни в чем не уверен. Но что еще остается? Бездействовать и позволить, чтобы со следующей Шарлоттой случилось то же самое?

– Ты понимаешь, что то, как ты поступил с этой девочкой – с твоей ученицей! – так же плохо, как и то, что ее мать сделала с Шарлоттой?

– Это не одно и то же, потому что я не пытался никого уговорить покончить жизнь самоубийством.

– Откуда тебе знать – а вдруг, вернувшись домой, Лора и ее муж обнаружат, что их дочь попыталась что-то сделать с собой?

– Потому что я в курсе, что за человек эта Эффи. Небольшое разочарование, ущемленное эго – вот и всё. Переживет.

– Послушай себя, брат! Если подумать как следует, ты и понятия не имеешь, какой вред в долгосрочной перспективе причинил ей. Решил втянуть ее в это все… Она просто пешка в игре, в которую ты играешь с ее матерью. И, что хуже всего, тебе на это плевать.

Я покачал головой.

– Ты не знаешь Эффи. Не знаешь, какой она была еще до того, как я начал.

– И знаешь что? Мне плевать! Потому что она девочка, еще подросток! Такая же, как все девочки-подростки. То, что ты сделал с ней, неправильно по любому счету. Ты должен стыдиться себя.