Добрая, злая

– Да ну! После баньки вволю поесть никогда не вредно! Вот с полным брюхом в баню ходить – это вредно! Тело через сытость никогда не очищается, вся дурнота в нем остается. А мы с тобой голодные пошли, значит, нам сытный ужин по всем статьям полагается. А уж по стаканчику сливянки выпить – вообще дело святое. Холодненькой, из погреба… Я на деревне самая мастерица сливянку-то делать… Ты попробуй, попробуй, до чего на языке хороша!

Стаканчик сливянки и впрямь пошел по организму доказательством бабы-Симиного мастерства. Сначала горло перехватило, потом по желудку горячей волной прошло, потом закружило сладким теплом голову, и не вопреки, а будто бы в продолжение банных истомных удовольствий. А вкус у этой сливянки какой был! А запах! А ужасно терпкое, но приятное послевкусие!

– Ну что, справная наливка? – с пристрастием вгляделась в нее старуха. – Шибает?

– Ой, шибает, баб Сим… Очень даже конкретно шибает…

– А ты закусывай, закусывай! Сейчас самое то горячего мясца вослед пустить! Налупимся с тобой от пуза да заснем, как агнцы Божьи… Я утром тихо уйду, а ты спи, сколько душа запросит.

– Так, может, и я с вами?

– Куда со мной? На ферму?

– Ага…

– И чего тебе там, городской, делать? Навоз коровий нюхать?

– Ну, может, вам чем-то помочь…

– Да сиди уж, помощница! Хочешь помочь, так вон лучше по дому управляйся!

– А что надо делать? Вы скажите, я все сделаю!

– Да что глаза увидят, то и делай. В своем хозяйстве всегда работы полно. Вон, можешь воды в баню натаскать, а то мы сегодня всю извели… А можешь грядку какую прополоть, тоже спасибо скажу. Ну что, вкусное мясцо получилось?

– Да не то слово, прямо во рту тает! Сроду такого деликатеса не ела!

– Ну вот… А то заладила: вредно, вредно… Что из русской печи вышло, уже вредным быть не может! Еще положить?

– Ну… давайте.

От выпитого, от вкусной еды она довольно скоро сомлела, веки налились приятной сонной тяжестью, лицо сидящей напротив старухи то уплывало куда-то, то вновь возвращалось, радуя выражением разлитой по нему благости.

– И-и-и, милая… Я смотрю, носом клюешь… Ладно, иди ложись. Да не забудь на сон жениха загадать!

– Это как? – лениво встрепенулась она, с трудом выползая из-за стола.

– Да известно как! Будешь засыпать, проговори вслух тихонько – сплю на новом месте, приснись жених невесте! Есть у тебя жених-то иль нет еще?

– Даже не знаю, что и сказать, баб Сим… Вроде есть, а вроде как и нет…

– Что ж, бывает. У вас, у молодых, все нынче задом наперед. Еще и свадьбу не сыграете, а уже и семьей нажились, и поженихаться да поневеститься вам толком некогда. И куда торопитесь, сами не знаете… Ну, иди, иди, не слушай меня, старуху…

Странный, странный ей снился в эту ночь сон. Может, оттого, что послушно пробубнила себе под нос тот смешной наказ-выраженьице, что велела ей проговорить баба Сима, может, гуляющая по организму шальная сливянка этот сон навеяла… Хотя и нельзя было это исполнением наказа назвать, потому что никакого жениха она во сне так и не увидела. Даже Кирюши там не было, вот в чем дело… Но! Но… Что-то все-таки было в этом сне. Вернее – кто-то. Счастливое ощущение вот-вот присутствия этого кого-то было, тревожное замирание души и сердца, радостная торопливость ожидания…

Проснулась от крика петуха за окном, зарылась головой в подушку, пытаясь уцепиться за остаток приятного ощущения. Нет, уже ничего, одна только сладкая поволока осталась… А вот еще крик петуха. А за ним – следующий… Какие они здесь голосистые, сволочи! Не дали такой сон досмотреть!

На кухне скрипнула половица под тяжестью бабы-Симиной ноги, слышно было, как тихо закрылась дверь. Значит, на ферму ушла…

Полежав еще немного, подняла голову от подушки, глянула в рассветное окно. И вдруг – потянуло. Туда, в рассвет, глотнуть чистого воздуха, пройтись по траве, холодной от росы. Как же она забыла, что всегда, всегда именно этого и хотела! Чтобы босой ногой – по траве, по утренней росе!

Соскочила, торопливо натянула на себя джинсы, рубашку, сунула было ноги в кроссовки, но тут же их и отбросила, лишь закатала повыше штанины – непременно надо босой ногой! По траве! По росе! Господи, наконец-то!

Вышла на крыльцо, зажмурилась. Не от света, от воздуха. Воздух был таким острым, что, казалось, резанул по глазам, по гортани, легко пробрался в легкие, перехватил дыхание. Осторожно сошла с крыльца, ступила на кудрявый ковер аптечной ромашки, которой зарос бабы-Симин тесный дворик, и он удивленно принял в свое росистое нутро ее голые ступни, спружинил будто слегка насмешливо: ну давай, коли такая смелая! Обожжем тебя терпким холодом, пощекочем по теплой коже, может, обратно в постель убежишь!