Добрее одиночества

В любой день сейчас, в любую минуту Тетя или Дядя могли прийти с какой-нибудь хорошей новостью: поставлен диагноз, или, лучше, вирус отступил, и Можань опять задышит свободно, как тогда, очнувшись в прохладной раздевалке, – правда, мыло выскользнуло, пропало. Когда-нибудь соседи по двору будут вспоминать эти дни как время, когда Шаоай болела чем-то непонятным, подобно тому, как они будут говорить про день в мае, когда на перекрестке поблизости был сожжен танк, или про день в июне, когда двоюродный брат учителя Пана отвез три трупа с Площади в больничный морг на своем трехколесном велосипеде с большим кузовом. А может быть, Можань будет даже думать про эти дни как про начало большой любви между Бояном и Жуюй. Жизнь, оглядываясь назад, можно свести к чему-то простому, к совокупности историй, и в таком же ключе мы живем дальше, обменивая свою юную веру в счастье – а счастье в этом возрасте почти всегда значит быть хорошим, правильным, любимым – на то, чтобы меньше чувствовать, меньше страдать.

Калитка двора открылась, и по движению к ней соседей стало ясно, что вернулась Тетя. Можань посмотрела на часы – два часа, Дяде еще не пора заступать на вахту. Мгновенно Можань ощутила прилив надежды: врачи поняли наконец, как лечить Шаоай, – но надежда умерла, когда она услышала голос Тети.

– Нет, она все так же, – ответила Тетя соседям. – Но один врач спросил меня, был ли контакт с химическими веществами. Я говорю: нет, она по международной торговле и отношениям, но он сказал, симптомы все больше напоминают один случай отравления, который он видел в семидесятые.

Несколько соседей ахнули.

– Отравления? Но как, откуда?

– Не знаю, – сказала Тетя. – Мы понятия не имеем, как она перед этим время проводила, с кем встречалась. Я потому раньше пришла, что хочу поискать телефоны, с кем она училась, спросить у них.

Можань перевела взгляд на Жуюй. Та неотрывно смотрела на Дедушку, как будто ее завораживал ритм его мелкого дыхания. Поколебавшись, Можань взяла Жуюй за локоть.

– Пойдем, – сказала Можань. – Мне надо с тобой поговорить.

Жуюй не стала противиться и первая двинулась к себе в спальню. Там села на кровать и подняла ясные глаза. Можань пододвинула стул и села напротив, чувствуя себя так, будто сама совершила преступление и должна завербовать Жуюй в сообщницы, обеспечивающие прикрытие.

– Где вещество, которое ты взяла из лаборатории? – спросила Можань.

– Его нет.

– Куда оно делось?

– Не знаю, – ответила Жуюй. – Я положила пробирку в свой ящик, но она исчезла.

– Когда?

– Не могу сказать точно. Несколько дней назад, – промолвила Жуюй с раздражением. – Я ведь не такая, как ты, Можань, я тут не дома. Тут ничего мне по-настоящему не принадлежит. Если кто-то берет у меня любую вещь, что я могу сделать? Только пожать плечами: пользуйся, не стесняйся.

Смутившись, Можань не знала, что на это сказать.

– Ты думаешь, я отравила сестру Шаоай? – спросила Жуюй, глядя Можань в глаза с иронической полуулыбкой. – Это допрос?

– Нет! Но ты слышала, что сейчас сказала Тетя? Врачи думают, это мог быть химический яд.

– А до этого они говорили – менингит. Завтра могут еще что-нибудь сказать.

– Почему ты ничего не сказала, когда сестра Шаоай заболела?

– О чем? На прошлой неделе все подхватили грипп. А потом они стали говорить, что это бактериальная инфекция.

– Ты не думаешь, что это Шаоай взяла пробирку?

– Не знаю.

– Она тебя про нее спрашивала?

– По-твоему, люди спрашивают разрешения, когда что-то у тебя берут?

Можань захотелось взяться за Жуюй и потрясти. Может быть, еще не поздно, может быть, они успеют спасти человеческую жизнь!

– Что за вещество ты там взяла, ты не помнишь?

Жуюй покачала головой.

– Я не говорила, что я что-то взяла.

– Это очень серьезно, как ты не понимаешь! Давай пойдем к Тете и Дяде, расскажешь им. И позвоним Бояну и его маме.

– Тебе кажется, – промолвила Жуюй, поднимая на Можань глаза, – сестре Шаоай это понравится, если она и правда хотела покончить самоубийством?

– Но мы не можем сидеть тут и ничего не делать!

– Почему? Что плохого в том, чтобы ничего не делать? В мире жилось бы намного лучше, если бы люди делали меньше, – сказала Жуюй. – Почему вы все считаете, что имеете право изменить чужую жизнь только потому, что вам так хочется?

Гнев Жуюй смутил Можань. Спорить дальше было бесполезно. Можань встала и почувствовала, что у нее дрожат ноги.

– Куда ты? – спросила Жуюй.

– Иду говорить со взрослыми, – сказала Можань. – Ты пойдешь со мной?