Добрее одиночества

– Что ты настроена недружественно? Надеюсь, что нет, но даже если они и есть, она ничего не скажет. Ты же знаешь, какая она. С детства привыкла все держать в себе.

Можань вздохнула.

– Я старалась быть ей хорошей подругой.

– Тебе так кажется?

В голосе Бояна прозвучала незнакомая нотка, от которой Можань стало больно.

– А что? Что не так?

– По-моему, ты ревнуешь.

Можань порадовалась темноте – неважно, что луна, она не позволяет увидеть цвет лица, которое у нее горело от стыда, гнева и беспомощного отчаяния. Грань между невинностью и бессердечием, если она вообще существует, должно быть, такая тонкая, что распознать ее могут лишь самые понаторевшие в изучении человеческой природы. Можань, которая сама еще не вышла из возраста, когда невинность и бессердечие часто идут рука об руку, чувствовала, что съеживается перед Бояном. Умиротворить его и защитить себя было одинаково невозможно. Бывают минуты, когда, что бы ты ни сказал, ты скажешь не то.

– Если бы ты встретила кого-то особенного, я был бы очень рад за тебя, – сказал Боян. – Не понимаю, почему ты не радуешься за меня.

– Но я радуюсь за тебя!

– Нет, и ты сама это знаешь, и я знаю, почему нет, – возразил Боян. – Ты мне как сестра, и я думал, что у нас самая чистая дружба, какая бывает.

Бывают ли вообще чистые отношения между двумя людьми? Можань пожалела, что не может рассказать Бояну про кражу, которую Жуюй совершила из лаборатории его матери. Подходящий момент для этого – если он вообще был – прошел.

– Пойдем обратно, – сказала Можань, которой было как-то тошно, нехорошо в животе.

Открылась дверь, и Дядя, выйдя из дома, сначала довольно долго смотрел на луну, а затем попытался разглядеть их фигуры в тени беседки.

– Это вы? – спросил он. – Поторопитесь, а то танг остынет.

Утром Можань проснулась с высокой температурой.

– Должно быть, ранний грипп, – услышала она слова бабушки Бояна, когда ее мать сказала Бояну и Жуюй, чтобы шли в школу без Можань.

Весь день она пролежала в кровати, засыпая и просыпаясь, радуясь, что физическая болезнь избавляет от мыслей. На стуле у ее кровати мать оставила радиоприемник, который принесла из общей комнаты, а под стулом – чайник с горячей водой. Мать пообещала, что попросит бабушку Бояна зайти в обеденное время, но Можань сказала, что лучше не надо: если у нее грипп, не стоит никому к ней приближаться.

Время двигалось еле-еле. Вечером Можань забыла завести наручные часы, и перед рассветом они встали. Она смотрела на продолговатый треугольник солнечного света, на пылинки в нем. В ее хрестоматии по китайскому было стихотворение, где вся наша жизнь уподоблялась прыжку белой лошади через узкую расселину; древние, видимо, были правы, раз между написанием стихотворения и тем, как она его прочла, легко пролетела тысяча лет; но чувствовали ли они, сочиняя эти строки, также и вес нескончаемости?

По радио, звучавшему на малой громкости, сначала шли утренние новости, потом прогноз погоды, а за ним музыкальная передача для дошкольников, но все это, смешиваясь с ее лихорадочными полусновидениями, было каким-то нереальным. Можань задалась вопросом, кто эти люди, слушающие, как она, утреннее радио. Пенсионеры, владельцы магазинчиков, сидящие за прилавками в ожидании первого покупателя, мастер по ремонту велосипедов, извлекающий проколотую камеру под своим навесом у дороги, отщепенцы вроде Шаоай, отвергнутые системой.

Под вечер Можань стало слышно, как люди возвращаются с работы. Температура у нее не спала, что давало ей повод оставаться в изоляции. Позднее Можань услышала голос Бояна в общей комнате, а затем голос матери, объясняющей ему, что лучше к ней не подходить. Он сказал, что хочет только поздороваться, и мать Можань ответила, что заглянет проверить, не спит ли она. Можань закрыла глаза, а потом, услышав, как Боян ушел, тихо поплакала.

Можань поправлялась неделю, и, кроме субботы и воскресенья, когда Боян был у родителей, он приходил поболтать каждый вечер, а однажды с ним пришла и Жуюй. Когда Можань стало лучше, она садилась, прислонясь к подушке, а он усаживался верхом на стул у входа в комнату. Вначале они были друг с другом неестественно вежливы, но вскоре Боян стал таким же, каким был. Еще несколько человек в классе, сказал он, подцепили ту же болезнь, но им с Жуюй повезло; до контрольных в середине полугодия всего две недели, но Можань не нужно беспокоиться из-за пропусков: он все с ней пройдет, когда она немного окрепнет. На биологии завтра надо будет резать лягушек, от чего, он знает, Можань не была бы в восторге, так что, может быть, и к лучшему, что она пока болеет; кстати, слыхала ли она, что сестра Шаоай тоже нездорова? Когда все на работе или в школе, они с Шаоай могут проводить время вместе, чтобы не было скучно.

– Что с сестрой Шаоай? – спросила Можань, удивленная, что родители ничего ей не сказали.