Добрее одиночества

Жуюй посмотрела на Селию, испытывая странное чувство, что это последняя их встреча. Нет, разумеется, так не будет, подумала Жуюй и постаралась стряхнуть пессимистическую тень. В другой раз она под каким-нибудь предлогом отклонила бы приглашение, но сегодня, словно доказывая себе, что ничего еще не решено окончательно, она его приняла.

Мысль об отъезде, однако, начинала вырисовываться более определенно. Жуюй не видела особого смысла сопротивляться, как и семь лет назад, когда ей нужно было уйти из жизни Эрика и она сочла естественным отозваться на объявление о поиске няни. На следующий день она послала заявление на паспорт. Забронировала перелеты из Сан-Франциско в Пекин и обратно – обратно только потому, что в обе стороны оказалось дешевле, чем в одну. Дата возвращения, выбранная случайным образом, давала некое успокоение, как будто решение отказаться от теперешней жизни было обратимым; впрочем, эту иллюзию с легкостью рассеивала конкретность шагов к выходу: получение паспорта, удостоверяющего ее личность; проставление визы, относящей ее к разряду гостей в ее родной стране; выбор места в самолете (около иллюминатора) – все это было неотменяемо.

Хвосты, которых она не могла аккуратно подобрать, приходилось оставить как ее долги, главным образом Селии, чем подтверждалась ее, Селии, убежденность, что значимым для нас людям мы не только склонны порой лгать, но и становимся должны. Жуюй не могла загодя предупредить Ребекку, что хочет уволиться, но найти ей замену в магазине Ребекке труда не составит. Договор об аренде коттеджа придется нарушить, но Жуюй заплатит за лишний месяц, и эти деньги, наряду с залогом, будут достаточной компенсацией для хозяев – друзей Селии, которые, может быть, и не будут торопиться снова сдать жилье. Женщины, которым Жуюй помогала, присматривая за их детьми или домашними питомцами, должны будут услышать новость уже от Селии, но ни одна из них не считает Жуюй незаменимой.

Однако Селия – и Эдвин тоже – принадлежали к другой категории; за их любопытство на ее счет, как и за их доброту, Жуюй не могла отплатить ни своим собственным любопытством, ни добротой. Она увидела их снова на ужине в День благодарения и по своей инициативе, не побуждаемая к тому Селией, взяла на себя роль слушательницы при ее родителях, которые пространно рассуждали о другой своей дочери, влиятельном юристе в Далласе. Вся на нервах, боявшаяся за каждую деталь, за каждый элемент ужина, Селия, когда родителям настала пора подняться в спальню для гостей, выглядела обессиленной. Пожилая пара, искусно похвалив вечер в целом и частностях, тем не менее, прежде чем устроиться на ночь, подпустила маленькую шпильку. Джейк, которому только что исполнилось шестнадцать и который получил водительские права, собирался уехать незадолго до полуночи и с несколькими друзьями поучаствовать в магазинной лихорадке по случаю Черной пятницы[9]; мать Селии, протягивая руку к перилам лестницы, добродушно усомнилась вслух, что такое приключение принесет Джейку пользу в плане поступления в Стэнфорд, после чего отец Селии, беря жену под локоть, чтобы идти с ней наверх, довольно хмыкнул.

– В точку, – промолвил Эдвин, когда пожилая пара уже не могла услышать.

Селия издала стон и налила себе выпить; затем спросила Эдвина, не присоединится ли он, и он тут же согласился. Он повернулся к Жуюй и предложил выпить с ними, хотя знал, что Жуюй не притрагивается к спиртному.

Она ответила отказом и добавила, что ей, пожалуй, пора. Эдвин поставил свой бокал.

– Я вас отвезу, – сказал он.

Жуюй сказала: нет, не надо; получилось немного резковато, и, смягчая тон, она посоветовала ему расслабиться и выпить с Селией. Если он уловил в голосе Жуюй неестественные нотки, то не показал этого. Селия, которая большую часть вечера следила за каждым движением родителей, теперь пребывала в каком-то оцепенении и, может быть, готова была к тому, чтобы ее оставили одну, хотя вообще-то это было последним, чего она хотела от жизни.

– Думайте о Карибах как о награде за испытание, – сказала Жуюй в дверях, положив в сумочку дубликаты ключей от дома и от машины Селии. В промозглый вечер упоминание о предстоящей поездке было дуновением тропиков. Пара мигом приободрилась, как будто терпеть еще несколько дней родительского визита будет только их наружная оболочка.

Селия сказала, что оставит ей расписания всех занятий у сыновей, а Эдвин пообещал прислать фотографии. Жуюй, желая им отлично провести время и обнимая обоих на прощание, чувствовала себя мамой, притворно улыбающейся, чтобы дети ничего не заподозрили. В первом классе она видела в школе фильм – первый фильм в ее жизни, потому что хождение в кино тети-бабушки не одобряли, – о том, как плохо жилось людям при старой власти. В конце фильма мать, потерявшая работу на текстильной фабрике и вконец отчаявшаяся, дает последние несколько монет своим маленьким детям и велит купить на всех булку; вернувшись, они узнают, что она утопилась в реке.