Добро пожаловать домой (СИ)

Нет, и как вы себе это представляете? Ну, допустим, субтильный Билл (И пофиг, что там все 175 сантиметров сплошных костей) еще сможет как-то затеряться в толпе счастливой детворы, но остальные… Три здоровых двадцатилетних амбала и один мужчина в самом расцвете лет, которому скоро уже полвека! Чувствуя я, день пройдет незабываемо…

Но это завтра, а сегодня мы с ничего не подозревающим о том, что его ждет в ближайшем будущем, подкидышем едем в больницу к маме. Вот уже в четвертый раз я навещаю ее не один. И навещаю, кстати, в четыре раза чаще, чем обычно! Я же говорил, что просто не могу находиться в давящей тишине палаты? А про то, что Билл и тишина просто созданы друг для друга? Ну, так вот…

***

Как-то раз мой скелет (Я, между прочим, кормлю его, как на убой, но эффекта ноль!) заявил, что хочет познакомиться с женщиной, подарившей мне жизнь. Причем, заявил он это не мне, а моему отцу! Я вообще в тот момент сидел и офигевал от слишком частого общения с этим субъектом.

А все Билл! Ему, видите ли, ничего плохого папаша не сделал, и теперь не меньше трех раз в неделю мы проводили вечера в тихом семейном кругу. (Хотя самый первый вечер прошел громко, с битьем посудой, попытками запустить в космос мебель и скромненько повесившейся в уголке цензурой.) Я готовил, а эти двое в наглую уплетали мои старания под мой же негромкий, но вполне разборчивый мат. В разговоры сладкой парочки, в основном, старался не вмешиваться, на полном серьезе вживаясь в роль раздутого хомячка, натырившего орехов. Но так, как на мое мнение и актерские потуги всем было глубоко насрать, в итоге тоже плюнул на них и смирился, чему отец, похоже, нев*бенно обрадовался (И в этот раз я говорю без сарказма). Так что, на данный момент я не узнаю себя, но вполне так спокойно переношу присутствие человека, когда-то поспособствовавшего моему появлению на свет.

Ну, так о чем я. В первый раз мы приехали навестить маму все втроем. Я тогда все еще злился и постоянно огрызался на папашу, но, проникнувшись атмосферой, притих, лишь периодически скалясь в его сторону.

Стоит заметить, что все мои старания донести до родителя весь спектр своих чувств, состоящих из ненависти, обиды и презрения, каждый раз разбивались о каменную стену его снисходительного спокойствия, что выбешивало меня уже окончательно. Но человек – такая с*ка, ко всему привыкает. Вот и я привык к тому, что вместе с подкидышем в мою жизнь нежданно-негаданно вернулся еще и отец.

А Билл, тем временем, не уставал нас удивлять.

Когда мы с батей, напряженные и притихшие, стояли в палате, вглядываясь в бледное и скованное слишком крепким сном лицо, мальчишка молча и почти не дыша подошел к койке и присел на самый ее краюшек. Он долго и с грустью рассматривал маму, а потом, неожиданно взял ее за руку и заговорил. Я сам стоял, словно в коматозе, не в состоянии пошевелиться или вымолвить хоть слово, а отец… Он слушал и чуть не плакал, во что я не мог поверить.

А Билл все говорил.

Он поздоровался и рассказ о себе, о том, что приехал из России, о том, что слышал о ней от бабушки.. Он звал маму ее русским именем, Алиса, и восхищенно и робко говорил о том, какая она красивая. Затем, уже более уверенно, но не менее восторженно он начал говорить… Обо мне. О том, какой я добрый, и каким становлюсь смешным, когда пытаюсь это скрыть (В тот момент мне захотелось с собой познакомиться. Нет, ну я не знаю человека, о котором говорил Билл!). О том, что Гордон хочет усыновить его, а, значит, скоро Билл станет его сыном и моим братом. О том, как он хотел бы стать сыном и для нее, но будет ждать ее пробуждения, чтобы она сама разрешила ему это. Билл жаловался на то, что мы с отцом постоянно ссоримся и никак не можем найти общий язык, и просил маму, чтобы она, когда проснется, обязательно нас за это поругала…

Билл делал то, что я не смог сделать ни разу за этот год. Он говорил с ней. Каждый раз. Говорил так, будто она могла ответить. Будто вот-вот, с минуты на минуту пальцы шевельнутся, грудь приподнимется особенно сильно, мама вздохнет и откроет глаза. И, самое главное то, что я начинал в это верить.

Во второй раз Билл притащил в больницу книгу, которая все это время лежала у него в чемодане. Она была его любимой. (Причем, то, что книжка, в принципе, детская, меня не удивило вообще). А еще, как мне сообщили, уверенно кивая брюнетистой головой, по словам бабы Нюты, и девочки (То есть, мама и тетя Лилия) тоже ее когда-то обожали. Русская книга с непонятными мне словами и силуэтом мальчика со шпагой на обложке. Владислав Крапивин. Совершенно ничего не говорящее мне имя. «Журавленок и молния» - название, переведенное Биллом.

Так что в палате, в которой я раньше не мог находиться дольше 15 минут, мы засиживались теперь часами. Билл говорил или читал (И тогда я не понимал ни слова), бережно перебирая пальцами потрепанные и пожелтевшие от старости страницы. А я просто сидел чуть в стороне, глядя в окно, слушая ломающийся, а потому, слегка хрипловатый голос и тоже говорил с мамой. И пускай только мысленно, но надо же с чего-то начинать?