Добро пожаловать в ад

Ждать предстоящей операции было ужасно. Но я знал, что будет еще хуже, когда она начнется.

Все вдруг начинало казаться каким-то чужим. Я часто испытывал это чувство, когда проснувшись среди ночи, не мог определить, где нахожусь. Обычно это ощущение не было продолжительным, но каждый раз казалось, что оно могло остаться во мне навсегда.

Контузия не оставила каких-либо видимых последствий. Уже через неделю прекратились головные боли. Исчезло неприятное чувство неуверенности, и я перестал ощущать себя человеком, оказавшимся вне времени и пространства. От этих мгновений ничего не осталось, кроме странного привкуса во рту, похожего на кровь.

Из бойцов, с которыми я начинал войну, живым и невредимым ни один не вернулся в Россию. Моя рота была перебита уже несколько раз, но ее постоянно укомплектовывали пополнениями. Я продолжал воевать только ради того, чтобы оставаться в живых.

Молодые лейтенанты  с самого начала проникались ко мне легкой антипатией и отношения не складывались. Они избегали меня, руководствуясь инстинктом молодых людей, которые делают карьеру и которым не по пути с теми, кто ее не делает. С теми, кто, как им было известно, никогда не выдвинется, кто никогда не будет майором, кто постоянно жалуется на страну и на войну. Такие, как я, были им чужды и они не собирались делить со мной мое поражение. Но все же они были вынуждены поддерживать отношения, и время от времени возникали споры о Чечне. Однажды разговор коснулся разницы между чеченцами северных и южных районов, и я сказал:

- На острове все «чехи» одинаковы.

- На каком острове? – недоуменно спросил Еремин.

- Известно на каком, на этом, - ответил я. – На нас тут только плюют, а мы только утираемся. Мне надоело это терпеть. «Чечены» плюют нам в глаза и радуются, как это у них ловко получается.

- Не считай себя исключением, - сказал Еремин. – По-твоему, нам, остальным это нравится?

- Чем больше Москва терпит, тем больше пинков получает. А «чечены» это видят. И завтра будем терпеть, и чем больше терпим, тем больше они нас ненавидят.

- А мы обязаны это делать, - сказал лейтенант. – Утираться, терпеть и быть вежливыми. Мы здесь для этого, и за это нам платят. Такова моя работа. И твоя работа.

- Интересно, - сказал я, - сколько на прощанье шлепну «чехов».

- Бестолковый разговор, - возразил кто-то. – Сколько не шлепай, «чеченов» не убудет.

- Твоя правда.

Молодые лейтенанты не только не подсчитывали, сколько дней им осталось находиться в Чечне, но нередко высказывали намерение продлить командировку. В начале они добросовестно относились к своим обязанностям. Но и спецподразделения внутренних войск не выдерживали долго и неизбежно проникались чувством обреченности и фатализма. Они узнавали правду о войне, о том, как выглядит человек, когда он умирает.

Ночью мне снилось, что я оказался в какой-то незнакомой стране. Земля под моими ногами дымилась от взрывов, горели машины, очень сильно кричали раненые.

- Пристрелите их! – громко приказал кто-то, и наступила тишина. Я чувствовал себя испуганным. Какие-то бородатые существа тянулись ко мне, их руки старались ухватить за горло. От отчаяния я вдруг проснулся и открыл глаза. Передо мной было лицо разбудившего меня солдата.

Мне никогда не удастся избавиться от моего прошлого. Моя память хранит голоса и лица. Смерть так прочно вошла в меня, что от нее не избавиться и никуда не деться.

21

   Наша рота выполняла интересную задачу в районе Кишим-Юрта. Мы должны были произвести "зачистку" села.

     Следовало спешить и всю ночь мои бойцы прошагали ни разу не остановившись на отдых. Когда рассвело, сделали небольшой привал.

     Я точно знал одно: я должен быть утром у высоты 1341. У меня была только одна цель – 1341. Смысл предстоящей ночи.

     Мы охотились за боевиками, а боевики охотились за нами.

     Внезапно я остановился и замер без движения. Война быстрее всего учит осторожности. Из тумана появлялись фигуры моих ребят. Я считал их по мере приближения. Все оказались на месте.

     Тропа была достаточно широкой и удобной. Но при подходе к селу бойцы цепью разошлись по склону и почти бегом двинулись вниз по скользким от утренней росы камням.

     Мы подошли к обыкновенному селу.

     Его жители продолжали заниматься своими делами, не обращая на нескольких солдат никакого внимания, пока в село не зашли все мои ребята.

     Совсем неожиданно жители забеспокоились, и тогда я приказал задержать двух подозрительных и привести их ко мне. Солдаты собрали целую толпу из чеченцев, которые кричали и не могли понять, что происходило.

     Я оглядел чеченцев. Они напоминали мне стадо баранов. Трясущиеся, норовящие сбиться в одну шевелящуюся кучу. Жались друг к другу, словно это могло спасти их от смерти.

     На нас смотрели с тревогой. Одна из женщин что-то громко закричала и попятилась назад.

     Солдат вскинул автомат к плечу.

     Гордеев повалил стоящего чеченца отличным ударом в затылок и ударил другого в голень. Петунину удалось нанести удар коленом прямо в пах ближайшему дикарю и полностью отключить его. Левков, менее быстрый, смог лишь ударить по лицу прикладом какую-то старуху.