— Екатерина, вы еще никто и знать вас никто не знает. Роман ваш, скажем прямо, средненький, сюжет не нов, мы не можем идти на такие риски, по сути печатать кота в мешке. — учтиво объяснял ситуацию Глеб Сергеевич, главный редактор издательства. — Мой вам совет — ждите ответа от спонсора или ищите новых… И работайте над книгой, персонажи сыроваты… Вы дописали о школе и о главной героине то, что мы с вами обсуждали?
— Да, конечно. — поникнув ответила Катька. Она не то что дописала, она весь декабрь и новогодний январь не вылезала из-за стола, пересматривая, перечитывая, переписывая каждую главу, каждую строчку, каждое слово своего романа.
Девушка вышла из редакции, как обычно прижимая к груди распечатку книги. Очень точно многие авторы называют свои книги — своими детьми. Потому что первое время, когда книга еще не вышла в свет, пока писатель ее никуда не отпустил, он носит ее у груди, как младенца, он ее кормит и поит до тех пор пока она не окрепнет, до тех пор пока она не наберет силу. Но писатели бывают разные и дети их тоже, кто-то сразу отрывает от сиськи и бросает на растерзание миру, зачиная следующего, и не проходит и года, только откашляв родовую слизь, уже пищит четвертый. И смотрят эти, голодные и недоласканные, похожие друг на друга, будто близнецы, дети на суровый мир морща узкий лобик и не понимая зачем и для кого они здесь. Обычно такие дети долго не живут, моментами пригретые сердобольными мамашками в отпуске или дороге.
Шел снег. Катька крепче прижала листы к груди, чтобы не намокли. Она не обиделась на редактора, он был прав, да и книга сыровата, мало описаний, слишком много диалогов. Надо работать, ра-бо-тать…
В кошельке было четыреста рублей и на какой срок непонятно, потому что компания, в которую на тот момент устроилась Катька, еженедельно меняла план и мотивацию, отношения с ее непосредственным руководителем были напряженными, и Катька уже сомневалась, что она вообще что-либо получит.
«Где опять брать деньги на квартиру? Просить еще раз у Сергеича или Альки… Неудобно конечно, уехала, блять, покорять Москву, писательница хренова… Но другого выхода нет… Ну ладно, не сахарная!»
Рыжий бигль, свернувшись калачиком, грелся на солнце. Весенний ветерок щекотал псу глаза и нос, принося с собой тополиные пушинки.
Конечно же Торри не сыграл Сергею собачий вальс, и Вика Петрашевская, талантливая выпускница Гнесинки, через пару дней заселившая соседнюю палату, тоже не сыграла умирающему мужчине этот чертов Собачий вальс. Она играла «Адажио» и «Летнюю грозу», «Лебедя» и «Историю любви», «Секретный сад» и «Ромео и Джульетту». Вика играла несколько часов в день, когда ее тонкие почти прозрачные кисти были свободны от капельниц и, пожиравшая девушку уже третий год, лейкемия давала ей несколько часов жизни. Вика играла на скрипке эту прекрасную музыку, а Сергей плакал, изгрызв в клочья застиранную больничную простыню. Для Вики эти мелодии были уходящими, последними в ее двадцатичетырехлетней осени. Для Сергея же все только начиналось, в сорок лет, новая жизнь, его жизнь. Жизнь, которой он обязан Вике и тому смешному рыжему биглю, прибегающему иногда к нему посидеть рядом на скамейке в больничном саду. И еще одному человеку, о существовании которого Сергей даже не подозревал. Но кто-то всегда остается за кадром.
Часть 2
Глава 1
Москва для Катьки всегда была больше, чем просто огромный город. Москва с двенадцатью миллионами человек, с тысячами пестрых разнокалиберных многоэтажек, торговых центров, сталинскими высотками, сотнями километров дорог, шоссе, эстакад, развилок, мостов и мостиков, многовековыми парками, дворцами, усадьбами, ну и, конечно же, Кремлем, башнями Москва — Сити и Москва-рекой была для Катьки не городом. Москва была для нее вполне осязаемой живой параллельной реальностью, в которой девушка просыпалась в шесть или десять утра и из которой уходила далеко за полночь.
Когда-то крохотный городок в лесной глуши, обидной подачкой ордынского хана, доставшийся в наследие младшему сыну Александра Невского Даниилу. Знал ли тогда Даниил, что его тихое ремесленное княжество станет всея Руси?