Добро пожаловать в обезьянник

Черный лимузин компании, пробуксовав по софтбольной площадке, приблизился к задним рядам. Из окна высунулся Лу Флэммер.

– Не стреляйте, пока мы не сфотографируем его живым! – скомандовал Флэммер. Он вытолкнул фотографа из лимузина и потащил его в первый ряд.

Флэммер увидел у ограды Дэвида.

– Молодчина, Поттер! – крикнул он. – Прямо в яблочко! Фотограф заблудился, так что пришлось самому притащить его сюда.

Фотограф выстрелил ослепительной вспышкой. Олень встрепенулся и побежал по траве в сторону Дэвида. Дэвид быстро раскрутил проволоку, оттянул щеколду и широко распахнул ворота. Секундой позже белый олений хвост мелькнул среди деревьев и скрылся в зеленой чаще.

Мертвую тишину нарушил сначала пронзительный свисток маневрового локомотива, а следом за ним – негромкий щелчок щеколды, когда Дэвид ступил в лес и прикрыл за собой ворота. Он не оглянулся назад.

1955

Ложь

[22]

Стояла ранняя весна. Солнце нехотя освещало подтаявший серый лед. Ветки вербы на фоне голубого неба золотились туманом готовых вот-вот распуститься сережек. Черный «роллс-ройс» мчался по Коннектикутской автостраде, стремительно удаляясь от Нью-Йорка.

– Потише, Бен, – велел доктор Ременцель чернокожему шоферу. – Насколько бессмысленным ни казалось бы вам ограничение скорости, убедительно прошу его соблюдать. Торопиться нет нужды – у нас масса времени.

Бен сбавил ход.

– По весне машина словно сама собой вперед рвется.

– И все же постарайтесь ее придержать.

– Слушаюсь, сэр! – отчеканил Бен и добавил – уже потише, для сидевшего рядом тринадцатилетнего Илая, сына доктора: – Весной оживают не только люди и звери. Машины – те тоже рады.

– Угу, – буркнул Илай.

– Всем весна по душе! – не унимался Бен. – А тебе?

– И мне, – бесцветным голосом подтвердил Илай.

– Как не радоваться – в такую школу едешь!

Речь шла о мужской подготовительной школе Уайтхилл, частном учебном заведении в Северном Марстоне, штат Массачусетс.

Именно туда направлялся «роллс-ройс». Предполагалось, что Илай запишется на осенний семестр, в то время как отец, выпускник 1939 года, посетит собрание попечительского совета.

– А все же, доктор, парнишка-то наш невесел, – не унимался Бен. На самом деле он не собирался цепляться к Илаю, просто весеннее настроение не давало ему покоя.

– В чем дело? – рассеянно спросил у сына доктор. Он просматривал кальки – план пристройки на тридцать комнат к общежитию имени Илая Ременцеля, названному так в память о прапрадеде доктора. Чертежи были разложены на ореховом столике, который откидывался от спинки переднего сиденья. Доктор был крупным, величавым человеком, врачом, лечившим исключительно из любви к медицине, потому что богаче его был разве что иранский шах. – Что-нибудь случилось?

– Нет, – буркнул Илай.

Сильвия, очаровательная мать Илая, сидела рядом с мужем, листая буклет о школе.

– На твоем месте, – сказала она Илаю, – я бы с ума сходила от радости. Впереди четыре лучших года твоей жизни.

– Ага, – не поворачивая головы, согласился сын. На мать смотрел только его затылок с завитком жестких русых волос над белым воротничком.

– Вот интересно, сколько Ременцелей учились в Уайтхолле? – не умолкала Сильвия.

– Спроси еще, сколько покойников лежит на кладбище, – буркнул доктор и тут же ответил как на вопрос жены, так и на старую шутку: – Все.

– А если все же прикинуть, которым по счету выйдет Илай? – не унималась Сильвия.

Доктор Ременцель почувствовал легкое раздражение – вопрос показался ему не слишком уместным.

– Такие вещи вычислять не принято.

– И все-таки! – настаивала жена.

– Пойми, даже для грубого подсчета придется перелопатить архивы с конца восемнадцатого века! И потом, как учитывать Шофилдов, Хейли, Маклилланов?

– Посчитай хотя бы Ременцелей. Пожалуйста!

– Ну… – Доктор пожал плечами, калька в его руках зашуршала. – Около тридцати.

– Значит, Илай – тридцать первый! – с удовольствием объявила Сильвия. – Ты тридцать первый, золотко! – сообщила она затылку сына.

Калька раздраженно хрустнула.

– Не хватало еще, чтобы он шатался по школе, болтая всякую ерунду. Тридцать первый!

– Он не будет, он умный мальчик, – успокоила мужа Сильвия.

Азартная, амбициозная, она вышла замуж за доктора шестнадцать лет назад, без гроша за душой, и до сих пор приходила в восторг при мысли о том, что люди могут быть богаты так долго, на протяжении нескольких поколений.

– А разыщу-ка я эти самые архивы, пока вы будете заняты делами, – решила Сильвия. – И посчитаю точно, которым из Ременцелей станет Илай. Не для того чтобы он хвастался, конечно, – просто из интереса.

– Как тебе будет угодно, – согласился доктор.

– Так и будет! Я люблю подобные вещи, хоть ты и ворчишь.

Сильвия ожидала, что муж, по своему обыкновению, вскипит, но этого не случилось. Ей нравилось поддразнивать его, намекая на разницу в происхождении, и она частенько заканчивала споры словами: «Вообще, в глубине души, я все та же сельская девчонка, ею и останусь, пора бы привыкнуть!»

Однако в этот раз доктор Ременцель игру не поддержал. Его полностью захватили чертежи.