– А как Илай будет записываться? Что для этого нужно? – спросила Сильвия, когда «роллс-ройс» пересек границу штата Род-Айленд.
– Понятия не имею, – отозвался доктор. – Сейчас все так усложнили: анкета в четырех экземплярах, потом все эти перфокарты, машины – сплошная бюрократия. А уж вступительный экзамен! В мое время вполне хватало собеседования с директором. Несколько вопросов – и добро пожаловать в Уайтхилл!
– Неужели все слышали только «добро пожаловать»?
– Конечно, нет. Что поделаешь, если мальчик туп как пробка? Надо ведь поддерживать какой-то уровень. К примеру нынешние африканцы наверняка сдавали тот же экзамен, что и остальные. Никто не примет их в школу только потому, что министерству иностранных дел приспичило укрепить дружеские связи. Мы заявили об этом совершенно недвусмысленно. Экзамен – и точка.
– И сдали?
– Думаю, да. Во всяком случае, я слышал, что все приняты, а экзамен был тот же, что у Илая.
– Трудный, сынок? – спросила Сильвия. Раньше ей и в голову не приходило об этом справиться.
– М-м-м, – промычал Илай.
– Что-что?
– Да.
– Как я рада, что у вас такие высокие требования! – воскликнула Сильвия и тут же, поняв, что сморозила глупость, поспешила исправиться: – Разумеется, у вас высокие требования. Потому и школа так известна, а ученики многого добиваются в жизни.
Сильвия вновь уткнулась в буклет. На сей раз она развернула карту «Поляны», как по традиции назывался учебный городок, и с выражением прочла сперва имена Ременцелей, в честь которых было названо то или иное здание – птичий заповедник имени Сэнфорда Ременцеля, каток имени Джорджа Маклеллана Ременцеля, общежитие имени Илая Ременцеля, – а потом и четверостишие, напечатанное в углу карты:
– Когда читаешь школьные гимны, они кажутся такими наивными! Но стоит услышать, как эти самые слова поет школьный хор – и слезы на глаза наворачиваются, настолько это трогательно.
– О! – буркнул доктор Ременцель.
– Стихи тоже написаны кем-то из Ременцелей?
– Вряд ли. Погоди-погоди… Это же новая песня. Ее сочинил вовсе не Ременцель, а Том Хайлер.
– Тот самый, на старой машине?
– Именно. Я даже помню, как он ее писал.
– Стипендиат написал песню? Какая прелесть! Ведь Том получал стипендию, я права?
– Его отец был простым автомехаником в Северном Марстоне.
– Представляешь, Илай, какая у тебя демократичная школа!
Через полчаса Бен Баркли остановил лимузин у «Остролиста» – приземистой сельской гостиницы, на двенадцать лет старше самой Республики. Она стояла на самом краю уайтхиллской «Поляны», крыши и шпили школы проглядывали сквозь густые заросли заповедника имени Сэнфорда Ременцеля.
Бена отпустили на полтора часа. Доктор провел Сильвию и Илая в знакомый ему с самого детства мир низких потолков, оловянной посуды, часов, старого дерева, дружелюбных официантов и превосходного угощения.
Илай, неловкий в ожидании катастрофы, которая вот-вот должна была разразиться, задел локтем напольные часы, отчего те жалобно зазвенели.
Сильвия на минуту отлучилась. Доктор с Илаем прошли в обеденный зал, где хозяйка приветствовала обоих по именам и провела к столику под портретом одного из трех выпускников Уайтхилла, ставших впоследствии президентами Соединенных Штатов.
Зал быстро заполнялся другими семьями – в каждой непременно имелся мальчик, ровесник Илая. Большинство уже носили форменные блейзеры школы – черные с бледно-голубым кантом и эмблемой Уайтхилла на нагрудном кармане. Некоторые, как Илай, только должны были когда-нибудь одеться в форму.
Доктор заказал мартини и повернулся к сыну:
– Мама без конца твердит о том, что ты должен получать тут какие-то поблажки. Надеюсь, ты так не считаешь.
– Нет, сэр, – ответил Илай.
– Я бы сгорел со стыда, – высокопарно продолжил доктор, – узнав, что ты используешь наше имя, чтобы добиться привилегий.
– Знаю, – почти прошептал мальчик.
– Что ж, прекрасно, – заключил доктор.
Посчитав, что разговор с сыном окончен, он коротко помахал знакомым и заинтересовался длинным банкетным столом, стоявшим вдоль одной из стен. Поразмыслив, доктор решил, что его накрыли для прибывающей вскорости спортивной команды. Тем временем подошла Сильвия, и он раздраженно зашипел Илаю, что принято вставать, когда женщина подходит к столу.
Сильвия так и сыпала новостями. Длинный стол, оказывается, накрыли для мальчиков из Африки.
– Уверена, этот зал еще никогда не видел столько цветных сразу. Да и поодиночке тоже. Как все поменялось в наше время…
– Меняется все – это верно, – ответил ей муж. – А вот насчет цветных ты не права. Когда-то «Остролист» был важным узлом Подземной железной дороги[23]
.– Надо же! – воскликнула Сильвия и коротко, как птица, завертела головой. – Как здесь интересно! Жаль только, Илай пока без формы.
Лицо доктора начало наливаться краской.
– Ему не положено!
– Знаю, знаю.
– Надеюсь, ты прямо сейчас не кинешься просить, чтобы Илаю разрешили надеть пиджак?