Добро пожаловать в реальный мир

Там тоже никакого ответа. И что мне теперь делать? Мой и без того упавший дух оседает ниже плинтуса. Этого Карла вечно нет рядом, когда он мне действительно нужен! Я чувствую себя так, будто меня покинула собственная тень. Оставляю ему на сотовом жизнерадостное голосовое сообщение: «Привет, Карлос, это я. Уже поздно, но я думала, ты не прочь со мной немного поболтаться. Позвони мне».

Не зная, что еще предпринять, отправляюсь домой. Вернувшись к себе, я медленно поднимаюсь по лестнице, стягивая на ходу одежду, причем куда менее спокойно и размеренно, нежели это проделываю обычно. Единственный плюс того, что папы в квартире нет, – это что я могу ходить до дому в одном белье и ванная опять полностью в моем распоряжении. Но знаете что? Может, это странно, но мне все ж таки очень не хватает моего беспокойного старикана. Без него в квартире как-то слишком тихо, и я уже не представляю, как когда-то жила здесь одна.

Скинув на пол сумку, сразу иду на кухню. Бойлер у меня снова гавкнулся, поэтому дома уже достаточно холодновато. Целых десять минут я вожусь с его кнопками и ручками, пока он с пугающими хлопками и шипением не соблаговоляет загореться вновь. Надо обязательно привести сюда Али – пусть полюбуется на эту хренотень. Это же просто игра со смертью!

Сев за стол, горестно опускаю лицо в ладони. По Пискуну я тоже ужасно скучаю. Конечно, трудно представить, что какая-то мышь могла мне составлять отличную компанию, но тем не менее Пискуну это удавалось. И вот теперь его нет. Мне еще никогда не было так одиноко в этом мире! Эван Дейвид уже явно не кандидат в мой список рождественских поздравлений, папа загремел в отделение кардиореанимации, матушка превратилась в беспутную гулящую дамочку, Карл сдернул от меня в самоволку, а мой любимый маленький питомец лежит, завернутый в бумажное полотенце, на полу у задней двери.

Я бы и рада сейчас заварить себе чашку чая, но больше ни секунды не могу видеть то, что осталось от Пискуна, а потому собираю скинутую на входе одежду и облачаюсь вновь. Пошарив по кухонным ящичкам, нахожу плотный полиэтиленовый пакет и засовываю туда мыша. Раз уж я решила со всеми приличиями похоронить его в парке, то, понятно, не хочу, чтобы его на следующий же день выцарапал из земли какой-нибудь шелудивый пес. Из этих соображений для верности помещаю его еще в один пакет. Наконец, сунув в карман столовую ложку, выношу Пискуна из дома.

Пройдя сквозь толпящуюся у выхода компашку повылезавших на ночь глядя наркоманов, выхожу на улицу и сажусь в автобус, идущий от Эвешолт-стрит к Оакли-сквер, причем, по счастью, пустой, если не считать нескольких тихонько пристроившихся в нем бродяжек.

Уж с этим-то делом я вполне могу обойтись и без помощи Карла. Конечно, именно он всегда меня подсаживает, чтобы я перелезла через ограду в парк, но на сей раз придется как-нибудь управиться самой. С другой стороны, одна я не могу ни положить Пискуна на землю, ни перекинуть через забор впереди себя. Быстро найдя решение, привязываю пакет к запястью и гордо взбираюсь на ограду без посторонней помощи.

Фонарика я с собой, естественно, не прихватила, а потому, едва укрывшись от сияния уличных огней, оказываюсь в полумраке, в самой глубине парка, возле густых беспорядочных зарослей кустарника, сумевшего здесь как-то уцелеть. Положив мыша на землю, выуживаю из кармана ложку и выкапываю в мягком грунте маленькую неглубокую могилку – в то же время не слишком мелкую, чтобы не разрыли вездесущие собаки. Взяв завернутое тельце Пискуна, кладу его благоговейно в ямку и засыпаю землей. Жаль, у меня с собой нет ни цветка, ни чего-то другого, чтобы как-то отметить это место – но ведь я и не планировала сегодня этим заниматься. Может, завтра куплю ему какую-нибудь розочку – Пискуну бы, наверное, это понравилось.

Поднявшись, бросаю последний взгляд на крохотный могильный холмик, готовая разреветься. Прочитать бы какую-нибудь молитву – но я уже столько времени не молилась, что даже не представляю, ни какие слова сказать, ни к кому с этой молитвой обращаться.

Если так нелегко сказать последнее «прощай» всего лишь мышке – как же тяжело, наверное, было бы хоронить папу? Страшно даже подумать, что с ним могло бы произойти непоправимое. Вот так живешь себе в стойкой уверенности, что родители будут с тобой рядом всегда – и с ужасом вдруг обнаруживаешь, что они все-таки смертны.

Я стараюсь гнать от себя мысли об Эване, но не могу не думать о том, что же чувствует человек, у которого сестра умерла в столь юные годы. Уверена, я бы вся расползлась по швам и развалилась бы на части, случись что с Джо или с Нейтаном. Может, и с Эваном произошло когда-то нечто подобное.