Добродетельная женщина

— Ошибаешься, — сказал он, вдруг посерьезнев. — У меня много недостатков, но я никогда тебе не лгал и лгать не буду.

«Всегда правдив», — вспомнила она. Лучше бы он солгал ей, сказав: «Я люблю тебя, Сесилия, как еще никого не любил». Но, увы, эти слова были бы неискренними.

Взгляд Дэвида стал растерянным.

— Я обещал тебе полную откровенность, милая, поэтому должен сказать одну вещь, — смущенно произнес он. — Мне надо объяснить тебе, откуда у меня эта фарфоровая штучка.

Боже, он видел, как она разглядывала перстень!

— Не надо, Дэвид, — смутившись, перебила она. Он схватил ее за руку и притянул к себе.

— Я хочу быть до конца честным, — настаивал он. — Ты должна узнать, как ко мне попали все эти вещи… я имею в виду — черепица.

Черепица? Сесилия облегченно вздохнула.

— Ах, ну конечно! Дэвид помолчал.

— Видишь ли, ее купил не я, а мой камердинер. Это он выбрал все эти фарфоровые фигурки. Но, по-моему, он неплохо разбирается в таких вещах.

Сесилия сдержала смех.

— Значит… Мин попал к тебе случайно? Дэвид виновато кивнул.

— Как романтично! — Сесилия озорно улыбнулась.

— Романтично? — прорычал он, навалившись на нее всем телом. — Я сейчас покажу тебе романтику, маленькая негодница, причем без коробки, украшенной ленточками и бантиками!

Глава 13 В которой лорд Робин распевает сладкозвучные песни

Вернувшись из Парк-Кресент, после того как отвез Сесилию, Дэвид не смог больше заснуть, несмотря на то, что очень устал, и до рассвета было далеко. Простыни еще хранили запах духов Сесилии, и ему не хотелось лежать на них одному. Растянувшись поверх одеяла, он уставился в потолок, рассеянно размышляя о том, как огромна его кровать по сравнению с остальной мебелью спальни.

Нужна ли ему такая большая постель, если он все время спит один? Вчера вечером он без колебаний привел сюда Сесилию, хоть раньше никогда не развлекался с женщинами на Керзон-стрит. Интересно почему? Леди Делакорт и Шарлотта часто уезжали из дома, но он всегда предпочитал заплатить деньги и удовлетворить свои потребности в другом месте.

Дэвид встал. Если Сесилия не сможет его полюбить, он заменит эту кровать на меньшую!

Он до сих пор не решался открыть ей тайну своего происхождения. Боялся, что это признание огорчит его мать. Дженет все годы, прошедшие со смерти отца, хранила эту тайну, даже когда Коул потребовал, чтобы она объяснила свою привязанность к Дэвиду: она знала, что брат ее не доверяет Коулу.

Дэвид был глубоко тронут преданностью Дженет. В мире, полном лжи и бесчестья, она стойко держала данное ему слово, хотя это было не слишком просто. Но сейчас он готов был отказаться от всех своих секретов, лишь бы узнать, как относится к нему Сесилия.

Когда-то его она отвергла, и память о тех днях до сих пор наполняла его сердце горечью.

Пытаясь прогнать невеселые воспоминания, Дэвид подошел к столу, выдвинул ящик и достал лист писчей бумаги. Надо послать сообщение де Рохану. Он зажег лампу и уставился на бумагу, белеющую на столе из красного дерева. Перед его мысленным взором возникло другое письмо, написанное на таком же ослепительно белом листке.

Пять с небольшим лет назад он, наконец, понял, что его внезапная помолвка с Сесилией Маркем-Сэндс никогда не завершится свадьбой. В начале августа нарочный доставил на Керзон-стрит письмо от ее дяди Реджиналда: «С сожалением сообщаю вам, что моя племянница не может стать вашей женой. Прошу вас порвать с ней все отношения и больше не считать ее своей невестой…»

До того Дэвид воспринимал все происходящее как игру. Шестью неделями раньше он отвез в «Тайме» объявление о помолвке. Странно, но в тот момент ему не казалось, что он приносит в жертву личное счастье, дабы загладить досадную ошибку, — он вполне искренне поверил в то, что Сесилия пойдет с ним к алтарю, прельстившись его богатством и положением в свете.

Многократно перечитав письмо сэра Реджиналда, он испытал одновременно и гнев, и облегчение. Гнев — от того, что она ему отказала. А облегчение — от того, что он все-таки не попался в ловушку. Сесилия не пыталась разыгрывать невинную девицу, дабы его разжалобить; она попросту не нуждалась ни в нем, ни в его деньгах.

Тихий стук в дверь вывел Дэвида из задумчивости. Резко повернув голову, он взглянул на каминные часы. Черт возьми, уже утро! Принесли горячую воду. Он велел войти, и слуга внес два больших медных ведра.

За ним появился Кембл. Бодро пожелав хозяину доброго утра, он прошествовал в гардеробную, чтобы помочь приготовить ванну. Дэвид нагнулся над столом, собираясь писать письмо де Рохану, но тут раздался пронзительный крик камердинера.

— О Боже! — Кембл остановился на пороге спальни, пылая от негодования. — Скажите на милость, зачем вы разгромили гардеробную?

Дэвид зажмурился, вспомнив вчерашнюю ночь.

— А что там такое? — смущенно спросил он.

Кембл, скрестив руки на груди, гневно постучал по ковру мыском ботинка и указал подбородком в глубь комнаты.