Доброе утро, Царь!

Элетия в ее сознании вздохнула, но на сей раз это был вздох нежности. Иарру захлестнуло ее воспоминание: царская ладья скользит по течению Ксара, на увитой цветами палубе накрыты столы для пира. Полуобнаженный арфист перебирает струны, его по-детски высокий голос возносит хвалебную песнь подвигам царя. Десятки огней отражаются в воде, драгоценности сияют ярче свечей. Множество глаз ловят каждое движение Царя, но Царь их не замечает. Его взгляд прикован к Элетии. Их руки сплетены так крепко, что, кажется, стали единым целым. Царь смущен и взволнован, как юноша – за тысячи лет его божественной власти никто не видел его таким, об этом не повествует ни одна легенда. Они знакомы всего два дня, два дня и одну ночь, и всю ее они провели за разговорами – едва ли кто поверит, что повелитель тысячи жен даже не прикоснулся к своей новой подруге.

Уже утром она узнала, что царский гарем опустел, жены отпущены с богатым приданным. Что случилось с рабынями-наложницами, Элетия не спрашивала, ей не хотелось этого знать. Довольно с нее и той, чья тень вечно будет стоять между ними, той, о ком Царь поведал ей, ничего не утаивая – Лады, его умершей возлюбленной из другого мира. Они с Элетией были похожи душой и телом, так что Царь даже полагал, будто они один человек – Элетия не понимала этого и старалась об этом не думать.

Она не станет ревновать к прошлому. Не станет беспокоиться ни из-за мертвых, ни из-за живых, что выстроились длинной очередью к отведенным ей во дворце покоям, неся дары, просьбы и заверения покорности к ногам той, что еще вчера была никому не нужна и не интересна.

Все это пустое, потому что Царь царей смотрит на нее, и в глазах его вечность. И музыка звучит – только для них двоих:

«Посеяна смерть от пустыни до моря,
Взошла нам на горе,
Чужие пришли, урожай собирали,
Потом пировали,
От неба до самого нижнего ада,
То демоны хлада.
Едой и питьем на пиру послужили
Им души живые.
Испита душа, а тела еще жили,
Их нуждам служили.
Ворота для них разверзались повсюду —
Скажу, не забуду,
Как хладные демоны землю терзали,
А боги молчали.
Земля опустела и тленом покрылась,
Во мрак погрузилась…»
Резкий, почти на грани истерики, всхлип струн. И дальше:
«Поведаю правду о прошлом далеком,
Для каждого ока,
Записана повесть о горьких страданьях,
О славных деяньях,
О том, кто нигде на земле не родился —
Из тьмы появился,
От края земли он пришел, не скрывался,
Имиром назвался.
Он богу подобен, силен и отважен,
И лик его страшен.
Как демоны в злобе навстречу слетались,
На битву сбирались.
От звука той битвы земля разверзалась
И небо качалось,
Как все, что живет, от нее убегало,
От страха дрожало.
Огнем воспылала великая сила,
Героя Имира,
Создания мрака в огне том сгорали,
И прочь отступали.
Имир их сразил, навсегда победил он,
Ворота закрыл он.
Очистилось небо, земля пробудилась,
И жизнь возродилась».

Музыка смеялась и ликовала. Губы Элетии зашевелились, повторяя за голосом певца:

«Восславьте Имира, он тьмы победитель,
Он мира властитель!
Восславьте…»

– Хватит, Элетия! – Иарра вернула таблицу на полку. – Прекрати! Нашла время для воспоминаний!

«Воспоминания – все, что у меня есть», – печально возразила Элетия.

«Если мы правы, у нас есть хладные демоны – может быть, подумаем об этом? Испита душа, а тела еще жили, их нуждам служили – разве это не то самое?»

Ее прошлая личность помолчала, возвращаясь от грез к настоящему. Ответила виновато:

«Я в этом не уверена, Иарра. Судя по рассказам Имира, жертвы демонов должны быть… более мертвыми, что ли. Эти слишком уж похожи на людей».

«Но и их хозяева не свободные демоны, а пленники кристаллов. Может быть, они, как Имир, ограничены в возможностях? Лада, почему ты молчишь?»

«Потому что ты и без меня знаешь ответ. Единственная надежда этого мира – Имир. Он сам сказал тебе об этом».

«Имир победил хладных демонов, – прошептала Элетия. – Кроме него никому не под силу…»