Добровинская галерея. Второй сезон (сборник)

В середине семидесятых, совсем еще девчонкой, уже в конце первого курса, она осуществила мечту тысяч советских девушек того времени – вышла замуж за иностранца. Француз Жан-Мари работал в Москве на какой-то стройке инженером и влюбился в красавицу Вику сразу и наповал. Сам он был на редкость неприятным, плохо воспитанным человеком, и Виктория его, по-моему, стеснялась, но все терпела ради фьючерсной сделки переезда в Париж. Они однажды попали ко мне домой, и мы подружились. Мама присылала мне, студенту ВГИКа, из Парижа валюту, всякие шмотки, и моя квартира функционировала как центр московской «парижской жизни».

За несколько лет безвылазной жизни в СССР Жан-Мари выучил одну-единственную фразу по-русски, которой его научили подруги красавицы Вики.

Фраза была поистине королевская, тем более что говорил он ее абсолютно без акцента с каменным лицом, только чтобы от него отстали: «Я знаю, что гадок, но очень нужен» (что, кстати, было чистой правдой). Понимал ли он то, что говорил, или нет, для окружения было уже вторично.

Вика знала, что мне очень нравится, но лишь однажды во время большой гулянки, слегка под маминым шампанским и куантро, она вывела меня в ванную, расстегнула платье «а-ля Диана фон Фюрстенберг» и сказала: «Можешь смотреть, но руками не трогай». Так как под платьем абсолютно ничего не было, то было на что посмотреть. Меня аж качнуло. Лучшей фигуры ни до, ни после я не встречал. Попытка потрогать и убедиться, что это все настоящее, в ближайшие несколько дней успехом не увенчалась, и они вскоре уехали в Париж.

А еще через икс месяцев уже я сам, гуляя по Елисейским Полям, наткнулся на огромную афишу фильма «Эммануэль», о котором только слышал в Советском Союзе. Исполнительница главной роли Сильвия Кристель была чем-то похожа на Вику. Но наша была намного лучше. Вечером я нашел их номер телефона:

– Пойти в кино? Я с удовольствием бы. Но Жан-Мари говорит, что это дорого. Вот когда мы будем у его мамы в провинции, то там билеты намного дешевле.

В ее голосе слышались слезы. Француз в советской Москве и француз в капиталистическом Париже выглядел по-разному. Денег у самого было не так чтобы очень, но я только что спекульнул каким-то антиквариатом и чувствовал себя единственной дочерью Ротшильда и любимым сыном Моргана одновременно.

В двадцать с чем-то гормоны с двух сторон захлестывали, так что мы еле досидели в зале. Тем более на «Эммануэль»… Во время сеанса Жан-Мари, которого я тоже пригласил, похрапывал, а мы держали друг друга за руки и чуть-чуть страстно целовались.

Этот роман никогда так и не закончился, несмотря на трех мужей и двух жен. Просто были маленькие и большие перерывы. Через год Вика все-таки послала Жана-Мари очень далеко, и он навсегда исчез из ее жизни. Время шло быстро, и уже будучи крепко стоящими на «западных» ногах, мы, в память о незабываемом киносеансе и обо всем том, что потом было, уговорив группу друзей, решили поехать в Сиам. Таиланд к концу семидесятых только начинал развивать свою туристическую индустрию и поэтому затягивал клиентов методом проб и ошибок.

В гостинице Бангкока нам предложили неожиданный турпоход: три дня путешествия в джунглях, туда, к золотому треугольнику. Приключений хотелось всем, и согласие было получено через десять минут.

…Вот об этом Вика и хотела заставить меня рассказать.

Осчастливленные присутствующие, понимая, что кто-то все-таки способен заговорить на этом съезде глухонемых, и в этом их спасение, в голос заныли в молитвенных просьбах. Напротив меня искрились смехом знакомые глаза. Отказать ей я не мог. Мы же никогда так и не расстались…