Добровинская галерея. Второй сезон (сборник)

Говорили, что ее первым мужчиной был Лейзер Иосифович Вайсбейн, в миру – народный артист СССР Леонид Утесов. Свечку никто не держал, но то, что они подкалывали друг друга всю жизнь, я помнил с детства. Леонид Осипович шутил, что никогда не встречал невинную девушку с таким опытом бытия и поэтому в темноте сначала подумал, что к нему прислали Розочкину учительницу географии, а бывшая школьница говорила, что к утру на пустом месте Леня мог бы хотя бы что-нибудь и спеть…

В девяносто пятом хозяйка всех туалетов сказала, что пора переселяться туда, где хорошая медицина. И эмигрировала в Израиль.

Все было бы с Розой хорошо, если б только она на всю жизнь не сохранила некий профессиональный жаргон. Но за ум и красоту «хозяйке фарфоровой горы» прощалось даже это…

…Она полулежала, по-прежнему красивая, несмотря на возраст, и довольно презрительно смотрела на поднос с едой, стоящий перед ней, когда я входил в отдельную палату израильской больницы «Шиба».

– Толя, освободи кабинку, мне тоже нужно, – сказала Роза родственнику, увидев адвоката. – И пусть уберут этот ужас. Я еще не съела котлетку, а она уже стала настоящим говном.

Забрав обогнавшую время еду и покорно помахивая ушами, Анатоль оставил нас с тетей тет-а-тет. Тетя вздохнула.

– Шурик, я обожала твоих родителей, и у меня были «ха-ха хи-хи» с обоими твоими дедушками. Я не хочу, чтобы мне было за тебя жарко на том свете, как за моего босяка Толю.

– Розита, дорогая! Что такого я сделал?

– Ничего. А то бы ты тут не стоял… Но у меня к тебе дело. Я дала Толику немного денег, чтобы мне не стыдно было лежать в больнице. На них он еще прислал тебе билет, который стоил столько, шо мы с доктором подумали: «Это все…», и я уже начала прощаться с этим миром. Но я люблю тебя, как родного, и поэтому выжила с трудом. Я сейчас скажу за Толика и его брата. Если один – босяк, то второй – просто ходячее недоразумение. Но у них есть дети, и это все, шо у меня есть. Не считая денег, которые я в Израиле экономила, как могла. Здесь же не как в Одессе. Здесь за все надо платить, и все дорого. Я даже воду спускала наполовину, так экономила, ты не поверишь. И теперь я скажу тебе пару слов за их детей. Я хочу оставить им гельд [ «деньги», идиш], но оставить так, чтобы они получали всю жизнь понемногу, как я геморрой при советской власти. А оставить деньги Толе с Фимой – это все равно что накормить унитаз икрой. Ты знаешь, что такое «траст»? Кого я спрашиваю… лучшего адвоката и внука Рувы? Ты видишь, я плохею на глазах. Конечно, ты знаешь, что такое «траст». Так вот, я хочу открыть траст в Лихтенштейне, и это сделаешь ты. Но у меня наличные… Я все поменяла по пятьсот евро, скажи спасибо, это занимает мало места. Но ты меня и детей не обманешь? Сделай честное лицо, я тебя прошу, чтобы я умерла спокойно.

Я сделал честное лицо и спросил:

– А сколько денег?

– Пять миллионов евро, и деньги здесь, под кроватью, – ответила тетя Роза и, закрыв глаза, испустила дух…

Пришлось оглядеться вокруг и открыть окно. В палату ворвался жаркий израильский воздух весны. Будто поняв ситуацию, кондиционер заработал сильнее.

Мадам Кацман пукнула еще раз.

Я взял с тумбочки «антипотно-подмышечный» део и побрызгал воздух. Насколько я помнил, остальные дамы в семье Кацман пользовались вместо дезодоранта лаком для волос. Они считали, что так аристократичнее.

– Тетя, это очень сложная и опасная работа. Вывести наличные деньги из Израиля совсем непросто. И как их ввести в Швейцарию? А еще надо положить на счет в банке. А потом открыть траст. И сделать туда перевод. Сорок процентов. И то из уважения к «ха-ха хи-хи» с дедушками.

– Шурик! Ты шо, больной на голову? Или работал адвокатом на живодерне? Задуши уже меня сразу! Два. Два процента. Ну два с половиной! И то в память о дедушках, которые были моими первыми мужчинами. Ты уже «да» или будем говорить за попрощаться?

– Тетя Роза! Вы меня не поняли. Сорок процентов от общей суммы после всех транзакций ляжет на траст, и считайте, что это подарок. – Я хорошо знал эту семью и умел с ними разговаривать.

– Гитлер тебе тетя Роза! О чем вообще с тобой можно иметь дело?! Шо я еще сделала в жизни, шо ты стал таким перед Пасхой? Какой хороший был мальчик, когда тебе было пять лет. Зачем ты вырос?

– Тетя, вы хочите шо, а то я решил потеряться на пару часиков и отдохнуть. – В палату заглянул Анатолий, который чувствовал, что может появиться в завещании, поэтому на всякий случай решил перейти на «вы», в знак уважения к возрасту и исходя из культуры одесского поведения.

– Потеряйся! – сказала тетя. – И забери с собой этого секс-символа адвокатуры. Он еще не разделся, а уже меня «сношнул» по самые бакенбарды.

Я встал и направился к двери.

– Сядь обратно, бандит! Тебя никто не отпускал. Отработай хотя бы билет и гостиницу.

Через час мы обо всем договорились, расцеловались и начали считать купюры.

К вечеру я попытался оторвать от пола чемодан, на котором спала «мадам пи-пи».