Добровинская галерея. Второй сезон (сборник)

«Следы заметает…» – подумал я и, закрыв глаза, постарался не выключиться в сон. Но на какое-то время усталость взяла над телом шефство. Мне снились мама и любимая, которые беспокоились о гигиене в палаточных условиях, я с альпенштоком в Альпах и какой-то раввин с развевающимися пейсами, который мне махал рукой, пролетая мимо на дельтаплане. Неожиданно я проснулся от того, что кто-то пытался проникнуть ко мне в домик. Спросонья я ничего не понял, но затем, к моему удивлению, начал соображать, что девушка почему-то пытается залезть ко мне через пол. Осторожно приоткрыв полог палатки, я увидел вместо девушки наглого, облезлого и довольно противного шакала, который грыз угол моего домика, унюхав, очевидно, московскую заначку горничной Тани: коробку с бельгийскими пралине и банку фуа-гра. Животное посмотрело на меня, помочилось на край тента и бодро убежало восвояси.

«Наверное, он ее съел…» – решил я и с удовольствием залез обратно в мешок.

Утром меня разбудили легкие стоны. Около затухающего костра лежала пара спальных мешков с начинками. Мешки постоянно поджаривались одним боком и леденели другим. Время от времени они перекатывались на лежащих камнях и от этого стонали. Из левой палатки вылезла одна из наших див и почему-то быстренько нырнула в другую палатку. Я начал делать свою ежедневную зарядку. В это время из той же левой палатки неожиданно для меня выбрался наружу Рабинович, и, как-то застенчиво покосившись на меня, засеменил в глубь пустыни в поисках локального туалета. Я посмотрел на хижину, в которой пять минут назад скрылась одна из наших барышень, и подумал о богатстве русского языка. «Засеменил» и «осеменил» – вроде однокоренные слова, а какая гигантская разница смысловых нагрузок!

Часы показывали пять сорок пять. Пришлось сделать зарядку в обратном порядке и идти досыпать еще час пятнадцать. В семь с копейками меня разбудила уже музыка. Вокруг костра шли легкие пляски. Я принял душ из стакана минералки, как вдруг наша псих-сексологиня пригласила меня на танец. Под чарующие звуки Джо Дассена и наполняющие солнечными лучами зари вечной пустыни, под ультрафиолетовым небом Иудеи мои кальсоны и фуфайка превратились во фрак, достойный обнимавшей меня принцессы. Девушка замерла в моих руках, очевидно почувствовав приблизительно то же, что и я.

Редко бывало в жизни нечто более трогательно-романтическое… Никакого отношения к сексу тот танец не имел. Это было другое, улетно-возвышенное. Передать то чувство очень сложно, да и не нужно, наверное. Прошло много времени, а мы до сих пор вспоминаем нашу покачивающуюся тень в утренней пустыне.

Днем группу ждал долгий переход и испытание на характер, приготовленный нашими психологинями. С высоты семидесяти метров надо было спуститься вниз на веревке. Конечно, была страховка. Но эффект того, что ты делаешь шаг в пустоту без опоры под ногами, далеко не прост.

Интересно было смотреть на девочек, которые разделились на группы: одни, которые не хотели ждать и старались быстрее избавиться от этого ужаса, и другие, которые откладывали спуск на потом. Все это с интересом мы анализировали вечером, ну а пока я решил идти последним. Во-первых, мне надо было подбадривать или подталкивать девчат на ответственный шаг, а во-вторых – я не хотел, чтобы кто-нибудь видел мою рожу в секунду первого шага в пропасть. Действительно, на фотографии, сделанной в момент моего спуска Рабиновичем, я был похож на человека, который в темноте принял вместо лекарства от страшной мигрени две таблетки виагры и запил это пузырем сильнейшего слабительного. То есть головная боль не прошла, но все остальное нахлынуло одновременно.

К ночи мы добрались до караван-сарая с десятком симпатичных глиняных построек, душем, ресторанчиком и большим количеством постоянно жующих огромных верблюдов в их личном верблюжьем загоне. Нам достались два смежных зала. В одном расположились (и, надо сказать, довольно свободно) тринадцать путешественниц, в другом, точно таком же, – один я. В моем отсеке, в верхнем левом углу еврейские ласточки свили гнездо. Под девичий смех, сказав, что многое было в жизни, но вот с ласточками пока как-то не спалось, я передвинул матрас к противоположной стене. Комнаты соединялись большой нишей, завешенной толстенным и очень тяжелым ковром. Такая же «занавеска» висела на другой нише, работающей в моем зале окном. Потная и слегка шелудивая после переходов по горам и в пустыне команда рванула в общий душ. Осчастливленные мылом части тела под душем привели к тому, что ni pisseck ni sisseck я вокруг себя не видел в упор. Правда, это поганое чувство, после того как я отдохнул и переоделся, все же прошло. Публики в общем кафетерии собралось довольно много. Здешний сарай, с караваном и без, пользовался большой популярностью.

Как всегда после ужина, мы погрузились в психологический анализ пройденного, в какие-то сверхувлекательные игры и обсуждения и совершенно не заметили рухнувшей на нас следующей из тысячи и одной ночи томной усталости.