Добровольно и навсегда (СИ)

- Я тоже так решил, - согласился Хотч. – Думаю, у неё был ребёнок. Когда она заметила в моём портмоне фотографии детей, выпросила посмотреть и довольно долго разглядывала снимок Джека. Я передал всё, что вспомнил, Гарсии, но она не должна заниматься поиском в ущерб работе. Меня другое беспокоит, Дэвид. Если я прав, кто ещё может попасть под удар? Вспомни – прежде чем заняться мной, Фойет напал на Моргана.

- Понимаю, но не торопись, - посоветовал Росси. – У тебя нет доказательств преследования и нет дела. Дождись результата от Гарсии и обязательно поговори с Дженни.

Он и сам понимал, что должен рассказать жене о своих подозрениях. Иначе это будет нечестно. Она имела право знать, во что он, идиот такой, возможно, втравил её, когда не думал о последствиях. Вообще ни о чём не думал… И она молча безучастно слушала сбивчивые, настойчивые просьбы быть осторожнее, пока он разбирается со всем этим дерьмом.

- Пожалуйста, Дженни, я прошу, ради детей…

- Какая же ты тварь. – И лавина обрушилась неумолимо. – Ты хоть осознаёшь, что подставил всех нас?!

Скажи это, детка. Хватит носить её в себе. Я готов принять её. Готов, милая.

- Ненавижу тебя! – толкнула в плечи и вдруг разрыдалась. Так страшно, что он вскочил и спешно захлопнул дверь спальни. Последний раз он видел её слёзы, когда она тянулась к нему – избитому, едва живому – в подвале, где их запер Мастерс. Она плакала от невозможности помочь, вины, боли и страха за него. Теперь причиной задушенных ненавистных слёз её стал он сам. Ему бы попытаться утешить, уговорить, как-то успокоить несчастное его счастье, но он не знал, как. Не умел находить нужных слов и всегда оставался беспомощным наблюдателем, изредка отделываясь сухими официальными фразами: “Мне жаль”, “Сочувствую”, – и от того сам себе был противен. Лучше промолчать, даже если кто-то умирает. Когда стремительно угасавшая в больнице, обгоревшая чёрная Шарлотта Катлер, потерявшая в одночасье и сына, и мужа, которых сжёг заживо Винсент Стайлс, попросила его остаться, Хотч просто сидел рядом. Любые слова казались лишними и пустыми, ненужными… Если бы только он умел утешать, как это делала она – та, что глотала слёзы, пряча лицо в ладонях.

- Всё будет хорошо, горе моё. Всё образуется, - шептала она прошлой зимой ему, трясущемуся в бредовой гриппозной лихорадке. И пальцы её невесомо и нежно касались его лба мягким влажным полотенцем, и бликовал на одном из них кристалл в перстне. – Вот ведь угораздило тебя, специальный агент…

Два этих простых слова на губах её волшебным образом становились бесконечными в море её эмоций и чувств к тому, кто подпирал спиной дверь их спальни, бессильно смотрел на беззащитные рыдания её и не знал… Просто не знал…

========== ПРИНЯТИЕ ==========

Утро вышвырнуло его из сна с той самой грубостью, когда и не спал вовсе, а настороженно дремал и в какой-то миг провалился в трясину забытья. На экране будильника всё те же четыре минуты. Всегда четыре, словно некто запрограммировал его на двести сорок секунд надежды.

Свернувшись клубком, она зарылась в одеяло, и лишь её кудри, пламеневшие в пронырливых лучах, беспорядочно разметались на простыне. Близко и невыразимо далеко угадывались под одеялом очертания рук, бедер и стройных её ног, и щиколоток, оставшихся по причине осени и холодов без привычных цепочек. Этим летом на звеньях висели малюсенькие бубенчики, но ей всё равно удавалось подкрасться незаметно – шаги ведьмы беззвучны.

Две минуты…

Зашевелилась, потянулась, одним движением перекатилась по постели и сожгла руку до костей прикосновением горячего своего тела. Измученная, вчера она уснула так крепко и быстро, что он, забыв дышать, с напряженной бдительностью сапёра уложил её, не рискнув раздеть. Выходит, вставала ночью, но не стала искать пижаму. Знала, что он не посмеет, хоть и сама позволила – “пока сплю”, - не посмеет унизить и унизиться до мерзкого порыва насильника.

От невыносимой близости её в висках гремело и бухало так гулко, что почти заглушало бившийся вот уже несколько часов в голове голос Джека: “Помирись с Дженни. Она этого хочет”. Что же, он молил провидение о шансе, и, кажется, его услышали. Только бы удержать, не упустить, не испортить, не потушить окончательно чуть тлеющий в её глазах огонёк. Все вернутся, дай срок. Покалеченными, недоверчивыми, подозрительными, а там глядишь, пройдёт время, и ведьма снова примется колдовать, русалки – смеяться, нимфы – дразнить…

Кончились отпущенные помечтать четыре его минуты, и сразу послышалось сонное:

- Выключи эту сволочь!

Рывком поднялась, освобождаясь из плена одеяла, точно Феникс возродился, и устремилась вниз, целуя его горячо и больно, и господи…

Будильник упал на пол и заткнулся, но он не поинтересовался его судьбой, потому что она влетела ему в руки, и всё тело, каждая клетка её дышала нетерпеливым жаром. Его невинная вавилонская блудница – редкие золотистые россыпи веснушек на узких плечах, которые можно и нужно пересчитывать поцелуями, тонкий нос, холодные её ладони – вся она для него, а он для неё. Добровольно и навсегда. Аминь.