На «У.Г.» повторил «Мировую революцию». Сегодня было у меня хорошее, бодрое настроение, большая и внимательная аудитория тоже ободряюще действовала, и я говорил с подъемом. Отлично знаю, что за глаза некоторые называют меня митинговым оратором и ругают на все корки, но это меня, в конце концов, мало трогает. Я строю свои речи таким образом, что сообщаемые факты предназначаю для всех слушателей (в том числе и для вполне интеллигентных), а выводы, объяснение фактов, рассчитываю специально на понимание среднего слушателя. Такими (для нашего корпуса) я считаю лиц, кончивших 3–4 класса гимназии. Естественно, что полумитинговые формы, если они мне удаются, как нельзя более соответствуют аудитории. Отлично говорил генерал Карцев. Сначала появление на сцене глубокого старика вызвало сдержанный шепот изумления (я сидел в публике). Затем начали слушать с большим вниманием. Опытный и умный старик. Великолепно учитывает состав аудитории, отлично разнообразит исторический материал (он читал об историческом прошлом Галлиполи). Вообще, превосходный лектор с удивительно свежей памятью. Аплодировали дружно и много.
В батарее теперь меня каждый раз подкармливают. Дают коробку консервов в 300 граммов и порцию хлеба. Это уже значительно лучше, чем прежде, когда у меня от голода иногда темнело в глазах во время моих речей. (Одно время, правда, полковник Ряснянский кормил меня обедом каждый мой приход в лагерь.)
Возвращался утром, скинув, по лагерному обычаю, гимнастерку. Шел глухими дорожками, чтобы не встретиться в полуголом виде с дамами. На редкость тихое утро. Чувствуется, что к полудню солнце будет нестерпимо палить с безоблачного неба, но сейчас все окутано метерлинковской голубой дымкой. По пыльному шоссе спокойно и торжественно тянется караван верблюдов. Впереди на маленьком ишачке едет здоровенный старый турок. Глухо и ритмично позванивают колокольчики каравана. Чем-то бесконечно древним веет от всей этой картины… Вьюки обернуты местной кустарной материей. Ни по цвету, ни по рисунку она решительно ничем не отличается от тех, которые ткут хохлушки у нас, в Подолии. Я не в первый раз замечаю поразительное сходство тамошних и здешних орнаментов (например, украшения турецких могил очень напоминают рисунки на глиняных чашках наших крестьян). Вероятно, в Подолии это следы турецкого влияния. Июль кончился. Скоро осень. Я искренне боюсь ее. Слишком мы зависим последнее время от природы, и, когда она начинает умирать, поневоле сжимается сердце. Если мне и дальше удастся писать так же подробно, как в июле, то материал получится интересный.
1 августа. Утром вместо казенного перевода «Infanterie-begleitsgeschutz» переводил иностранные газеты для очередного обзора печати, который предполагалось сделать сегодня, но Сергей Михайлович (Шевляков) просил отложить на пятницу.
На «У.Г.» публики было больше, чем когда-либо в городе. Сегодня читали одни «академики» – Карцев, Савченко и генерального штаба полковник Сергиевский (преподаватель тактики в Сергиевском училище). Последний говорил на тему «Семь лет» (по старому стилю вчера было 18 июля). После газеты остался в театре посмотреть «Веселый месяц май» и «Хор бр. Зайцевых». Спектакль был устроен специально для баронессы Врангель и прошел весьма неудачно. Этот бессодержательный фарс можно было, по крайней мере, сыграть весело и живо. Зайцевский балаган имел огромный успех. Публика (особенно юнкера) бешено аплодировала. Нетребовательны наши галлиполийские жители, но лучше пусть хохочут, чем скучают и скулят…
К концу спектакля почувствовал, что ноги меня не слушаются и начала сильно болеть спина. Досидел до конца, но домой еле добрался, хотя пути всего сажен 150. Ноги подкашивались, от сильного жара в голове все смешалось, и, кроме того, появился дикий страх перед молчаливыми спящими улицами. Так и казалось, что из-за угла появятся призраки…
2 августа. Ночь провел отвратительно. Жар, крайне подавленное состояние. Полное отсутствие аппетита. Очевидно, и до меня добралась так называемая «москитная лихорадка», или «галлиполийка». В городе ею чуть не все поголовно болеют. В лагере, наоборот, заболеваний совершенно нет[122]. Добрался до околотка и смерил температуру. Оказалось 38,7. Завтра должен (на этот раз по французским сведениям) прийти пароход за первым эшелоном кавалерии. Столько раз уже повторялось это «завтра», что все потеряли в него веру.