Добрые люди

– Скоро узнаете. У нас впереди много времени.

По знаку сержанта один из гвардейцев целится в дона Педро острием своего штыка. Все еще растерянный, беспомощный, с побагровевшим от стыда и унижения лицом, дон Педро неохотно натягивает на себя камзол, берет плащ и шляпу. Пока он одевается, дон Эрмохенес в отчаянии наблюдает за тем, как гвардейцы конфискуют все бумаги, находящиеся в комнате, и засовывают их в парусиновый мешок.

– Вы не имеете права, – бормочет библиотекарь. – Это частные документы, а мы… мы – уважаемые люди… Я решительно протестую против такого произвола!

Сержант не обращает на него внимания.

– Протестуйте сколько влезет… Объяснять будете в протоколе, а сейчас – на выход. – Он кивает на дверь.

Они спускаются по лестнице вслед за сержантом, сопровождаемые тремя гвардейцами. Внизу стоит хозяин постоялого двора, топчутся слуги и несколько постояльцев, полуодетые, в ночных сорочках; все они смотрят на адмирала и библиотекаря удивленно и подозрительно. Возница Самарра сидит за столом в углу под присмотром другого гвардейца. Его допрашивает какой-то тип в длинном сером рединготе. Заметив адмирала, Самарра бросает на него беспомощный взгляд.

– Это наш кучер, – говорит дон Педро сержанту. – И, насколько нам известно, он не сделал ничего дурного.

– Это мы проверим, – сухо замечает сержант.

Они выходят в темноту улицы, где их немедленно окружают сырость и холод. Сержант шагает впереди с фонарем в руке, сопровождая их до экипажа, в который усаживаются все по очереди.

– Куда нас везут? – спрашивает адмирал.

Ему никто не отвечает. Экипаж катится в темноте, сначала пересекает мост, затем движется вдоль стоящих рядком домов, которые в этот час почти не видны. Наконец прибывает на площадь, где также царит непроглядный мрак, сквозь который можно разглядеть очертания старой церкви. В полусотне шагов они останавливаются у здания, расположенного по соседству с ратушей, и академики выходят из экипажа. Входят внутрь здания и попадают в грязную комнату, кое-как освещенную масляным фонарем, где обнаруживаются стол, несколько стульев, высокие часы, пирамида для ружей и два открытых шкафа, заставленных папками с документами, а над всем этим царит цветная гравюра с изображением Людовика Шестнадцатого. По ту сторону приоткрытой двери виднеется железная решетка тюремной камеры.

– Мы в тюрьме? – в ужасе вопрошает дон Эрмохенес.

– Похоже на то, – с тревогой в голосе вторит ему адмирал.

Сержант пододвигает стулья и ставит их возле стола.

– Присаживайтесь… И рта не открывайте, пока я вам не прикажу.

– Вы грубиян и злоупотребляете властью. – Дон Педро не подчиняется приказу, пока один из гвардейцев не усаживает его силой. – Объясните мне, что здесь происходит. Я настаиваю!

Сержант склоняется к нему и насмешливо смотрит ему в глаза:

– Как вы сказали? Настаиваете?

– Именно, мсье. Я понятия не имею, что происходит, но вы зашли слишком далеко.

– Да что вы говорите! Так-таки слишком далеко?

– Дальше, чем позволяют честь и порядочность.

Сержант перестает улыбаться, глаза его мутнеют от ярости. Он усаживается на углу стола и складывает руки на груди.

– Потерпите, скоро вам все объяснят, – насмешливо отзывается он. – А пока ждем, сидите спокойно и помалкивайте, вот вам мой совет.

– Ждем? И кого же?

– Представителя власти.

Упомянутый представитель власти появляется четверть часа спустя. Это тот самый господин в сером рединготе, который допрашивал кучера Самарру, когда академиков уводили с постоялого двора. Он без шляпы, плохо выбрит, хмурое и неприветливое выражение лица усиливают тонкие, почти невидимые губы под маленьким курносым носом, узкий лоб, темные, недоверчивые глаза. Он появляется в сопровождении писаря – пожилого, лысого, в очках, который приносит с собой стопку бумаги и какое-то письмо. Оба входят, не поздоровавшись с задержанными и даже не взглянув в их сторону, представитель власти садится за стол, расстегивает пальто, неторопливо развязывает папку, полную каких-то бумаг, и только потом долго смотрит на задержанных, не произнося ни слова.

– Назовите ваши имена, – наконец приказывает он.

– Назовите сначала ваше имя, – возражает адмирал. – И объясните, что мы здесь делаем.

– Я – Люсьен Руйе, мэр города. И вопросы здесь задаю я. Ваши имена?

Адмирал кивает на кучу бумаг, которые гвардейцы выгрузили на стол, рядом с протоколом, куда писарь уже заносит все происходящее.

– Педро Сарате и Эрмохенес Молина. Там, на столе, все наши документы, мсье.

– Подданство?

– Испанское.

Услышав эти слова, человек по имени Руйе обменивается многозначительным взглядом с сержантом, который поднялся при его появлении и сейчас прислушивается к разговору, стоя рядом со своими подчиненными.

– Что вы делаете в Тартасе?

– Следуем из Парижа в Мадрид через Байонну.

– С какой целью?

– Везем книги, приобретенные в Париже. Среди документов вы найдете письма, подтверждающие, что мы являемся членами Испанской королевской академии.

– Членами чего?

Дон Педро чуть склоняется над столом, прямой и осмотрительный.