Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры

Философия Столыпина была национальной философией. «Люди соединились в семьи, семьи — в племена, племена — в народы для того, чтобы осуществить свою мировую задачу, для того, чтобы двигать человечество вперёд. Народы забывают иногда о своих национальных задачах, но такие народы гибнут, господа, они превращаются в назем, в удобрение, на котором вырастают и крепнут другие, более сильные народы».

Говоря о строительстве Империи Великим Петром, другой Пётр совершенно неполиткорректно апеллирует даже не к национальному духу, а к чувству крови. «Один, с морским флотом, построенным первоначально на пресной речной воде, с моряками, им самим обученными, без средств, но с твердой верой в Россию и её будущее шел вперёд Великий Пётр. Не было попутного ветра, он со своими моряками на руках, на мозолистых руках, переносил по суше из Финского залива в Ботнический свои галеры, разбивал вражеский флот, брал в плен эскадры… Кровь этих сильных людей перелилась в ваши жилы, ведь вы плоть от плоти их, ведь не многие же из вас отрицают отчизну».

Русская национальная политика стала тем стержнем, на который опирались многочисленные и разнообразные меры столыпинского правительства. Не боясь быть обвиненным в несправедливости, Столыпин систематически конструировал такую модель государства, в которой русское имя, русская честь, русское гражданство, русский интерес, были бы на первом месте. «Признайте, что высшее благо — это быть русским гражданином, носите это звание так же высоко, как носили его когда-то римские граждане», — отвечал он польским депутатам, жаловавшимся на то, что их, якобы, числят «гражданами третьего разряда».

Предоставив русским законодательные преимущества по закону о земстве в Западном крае, Столыпин обосновывал это вполне определенно: «В этом законе проводится принцип не утеснения, не угнетения нерусских народностей, а охранения прав коренного русского населения, которому государство изменить не может, потому что оно никогда не изменяло государству и в тяжелые исторические времена всегда стояло на западной границе на страже русских государственных начал».

Этой столыпинской мысли очень не хватает сегодня, когда наша политика систематически страшится оказать предпочтение своим перед чужими, мало того, стремится любой ценой ублажить чужих, лишь бы не жаловались, а русский мужик потерпит и так. Как далека эта бездушная уравниловка (к ущербу русских) от столыпинской политической философии, не боявшейся прослыть «неполиткорректной» и быть обвиненной в предоставлении русским преимуществ.

Создать гражданина

Однако чтобы Россия была великой, необходимо было, чтобы русский человек, который должен был стать на надлежащее место в Империи, стал богатым, сильным, независимым, поистине свободным и при этом осознающим себя в качестве русского человеком. Именно в этом был стержень знаменитой аграрной реформы П. А. Столыпина.

Русский крестьянин к тому моменту составлял подавляющее большинство населения страны. Однако после освобождения крестьян от крепостной зависимости им, по сути, не нашлось места в новой экономической реальности. И элиты и, зачастую, правительство, продолжали смотреть на крестьян крепостническими глазами — как на опасный подрывной элемент или как на пассивную материальную ценность.

Ни в чём это не выражалось с такой яркостью, как в институте сельской общины, который в равной мере носили на руках как ретрограды-бюрократы, так и социалисты. Первые видели в общине удобный полицейский инструмент, который, якобы, воспитывает в мужике верность монархии и традиции, вторые усматривали ячейку будущего социалистического общества. Характерен и в том и в другом случае крепостнический взгляд, в котором мужик и его интересы были не целью, а лишь средством по осуществлению целей, поставленных враждующими фракциями «элиты».

И ради этих интересов крестьянина лишали гражданского полноправия — права на владение частной собственностью, права на выход из общины и на хозяйственную инициативу. Фактически русское крестьянство обрекалось этим общинным доктринерством сверху на искусственную бедность, так как организация общинного хозяйства была таковой, что высокая урожайность была практически исключена.

Обманулись как те, так и другие, но бюрократы обманулись сильнее — община стала в годы смуты факелом революции, когда запылали «иллюминации» из тысяч усадеб, сожженных крестьянами, уверенными в том, что помещики украли их землю.