И вот последнее стихотворение Гумилева, его поэтический манифест, «Мои читатели», включенное в ставший посмертным сборник «Огненный Столп» в последний момент. В нём поэт гордо рассказывает о том, как его стихи учат мужчин быть мужчинами, учат отваге перед лицом опасности, боли и смерти. Здесь уже наивной уверенности в отверстых дверях Рая нет — есть спокойная готовность предстать перед Божьим судом.
Вот за эту отважную устремленность к встрече с Богом Гумилёв и был, на самом деле, расстрелян чекистами на излете лета 1921 года.
Расстреляли его конечно не за участие в антибольшевистском подполье. Разумеется, он в нём участвовал, не мог не участвовать: каждый честный русский человек того времени не мог не участвовать так или иначе в сопротивлении. Так называемых «заговоров», в которых принимал участие Гумилёв, был не один, а гораздо больше. Но убили его не за это — полезным им людям большевики спускали с рук и не такое.
Гумилёва убили не за то, что он делал как подпольщик, а за то, что он говорил и делал вполне открыто. Поэт в послереволюционном Петрограде был своего рода символом сопротивления русской поэзии, русской культуры, наступлению убогой «пролетарской культуры» и сервильному приспособлению недавней революционной интеллигенции к большевикам. Он мешал молодым и старым поэтам следовать рекомендации Блока — «слушать музыку революции». Он нём говорили, что он «живым словом заменял убиенные большевиками журналы». Утверждали, что молодые люди, побывавшие на гумилёвских семинарах поэзии, навсегда погибли для пролетарской культуры.
Древних ратей воин отсталый
Впрочем, ещё до потрясений 1917 года Гумилёв представлял собой удивительное явление на фоне большей части тогдашней интеллигенции — последовательный монархист, строгий приверженец церковного православия, пламенный русский патриот, без колебаний ушедший добровольцем на войну, а в литературе — противник мистической туманности символизма, не терпевший презрения к реальной жизни и конкретным вещам.
Пока другие авторы «серебряного века» провозглашали себя «королями поэтов», Гумилёв осмелился быть поэтом королей.
«Гумилёв — один из самых независимых, изящных, вольных и гордых людей, каких только приходилось встречать… ему не чужды были старые, смешные ныне предрассудки: любовь к родине, сознание живого долга перед ней и чувства личной чести. И еще старомоднее было то, что он по этим трем пунктам всегда готов был заплатить собственной жизнью» — писал после убийства поэта Александр Куприн.