Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры

В отличие от прежних стихов Гумилёва, в которых обстоятельно расставлены вещи, переживания, афоризмы, каждому образу отведено свое четкое место, здесь образы наталкиваются друг на друга, наезжают, цепляются и переплетаются. Это не описание реальности, это поток сознания. Это трансперсональное переживание, где лирический герой одновременно равен себе и больше себя, находится одновременно в разных местах и является как собой, так и не собой.

Однако на образность символистов это совсем непохоже. У тех чаще всего довольно банальные символы — Роза, Звезда, Сияние — отсылают к мистическим туманам. Гумилёв же производит очень тщательное филигранное наслаивание культурных и исторических смыслообразов на личные биографические ассоциации, так, чтобы одно просвечивало сквозь другое.

Гумилёв показывает, каким может быть конкретный, синтетический символ. В «Заблудившемся трамвае» в каждую строчку упаковано огромное количество информации и культурных кодов, в несколько слоев. Это ребус, некоторые части которого и по сей день не могут разгадать лучшие филологи — что за старик умер в Бейруте год назад? А ведь наверняка это кто-то конкретный. Но вряд ли мы когда-нибудь уже это узнаем.

В целом «Заблудившийся трамвай» это стихотворение о революции, о потерянности в истории, когда символ прогресса, трамвай, несется через страны и эпохи. История с началом революции сорвалась с рельс и мы метафизически потерялись между эпохами и мирами, утратили правый путь. Жутко и хочется немедленно выйти. «Остановите землю, я сойду», — как говорят сейчас.

Заметим, кстати, что трамвай был образом царской России, где перед революцией осуществлялась индустриализация, активно внедрялись и электричество и электротранспорт. То есть это та Россия, которая досталась большевикам и которую они, сняв с рельсов, двинули неизвестно куда.

Этот трамвай несется к зеленной лавке, где продают отрубленные головы, и палач в красной рубахе — вспомним слова Иннокентия Анненского: «красная рубаха это одеяние палача», — срезает голову и поэту.

Однако почему слова на вывеске гласят именно «Зеленная»?

На Большой Зелéниной улице в Петрограде в годы их бурного романа жила Лариса Рейснер, теперь соратница Л. Троцкого, жена ревматроса Ф. Раскольникова, красная комиссарша и сама участница красного террора. И вот у Гумилева закручиваются жгутом две ассоциации — «Революция — красный террор — гильотина — рубка голов — головы как овощи в корзине — овощная лавка» и «Революция — красный террор — Лариса Рейснер — Большая Зелéнина улица — зеленная лавка».

Рассказ о Машеньке, которая умерла, пока герой шел представляться императрице. Здесь тоже сразу несколько смысловых слоев. Во-первых, история о том, как поэт Державин во время болезни жены Екатерины Бастидон ходил на прием к императрице, чтобы заступиться за друга, а жена за время его отсутствия умерла.

Но Катенька после первого прочтения превращается в Машеньку, и на это имя начинают наслаиваться всё новые и новые смыслы. Теперь это ещё и отсылка к «Капитанской дочке», повести о русском офицере посреди кровавого бунта. Правда тут происходит инверсия — у Пушкина ходатайствовать к императрице за арестованного Петрушу Гринева ходила как раз Маша Миронова.

Наконец, завершающий слой, чисто автобиографический — Маша Кузьмина-Караваева, юная строгая девушка из бежецких родственников Гумилёвых, в которую он был трогательно влюблен. Накануне Первой мировой войны она угасла от туберкулеза, — стихотворение написано как раз в шестую годовщину смерти Машеньки.

Гумилёв припоминает своё собственное представление императрице, тоже уже к тому времени трагически убитой. Некоторые исследователи предполагают, что здесь к имени «Машенька» подключается ещё одна ассоциация — с одной из убитых большевиками великих княжон, Марией Николаевной (с ними он общался, лежа в лазарете в Царском Селе, и им написал стихотворные посвящения, из которых до нас дошло только посвящение Анастасии Николаевне).

Однако именно умершая Машенька Кузьмина-Караваева оказывается в итоге, после переименования героини, главным адресатом этого стихотворения, его Беатриче, поскольку в целом «Заблудившийся трамвай» это, конечно, «Божественная комедия» в миниатюре (Гумилёв был всегда очень увлечен Данте).

Трамвай летит в ад по вехам жизни Гумилёва, по рекам — переход через реку Стикс символизирует смерть — Нева, Нил, Сена. И вот начинается Индия Духа, загробный мир. Конечно, Индия здесь — это не Шамбала и Гималаи теософов и прочих оккультистов. Это «Индии» Колумба и конкистадоров, неведомая и открываемая смельчаками земля. Новый Свет.

В этой Индии Духа есть Ад — Зеленная, в которой рубят головы, чистилище — дом умершей Машеньки, и Рай — небесный «Зоологический сад планет», под которым подразумеваются созвездия. И есть представительство Рая здесь, на земле, Исаакиевский собор, твердыня православия.

И здесь, в самом визионерском своём стихотворении Гумилёв ни на секунду не отходит от своей церковности, представленной собором, и монархизма, представленного императрицей.