Добрые русские люди. От Ивана III до Константина Крылова. Исторические портреты деятелей русской истории и культуры

Всё, что всплывает у нас в уме при слове «славянофильство» — это, прежде всего, заслуга Константина Аксакова. Вплоть до дерзкого (в глазах затянутого в узкие лосины и мундир щеголеватого монарха) возвращения к исконной русской бороде и простонародному платью. Борода, косоворотка, меховая шапка-мурмолка — таким образом Константин Сергеевич шокировал светские гостиные. Над ним могли сколько угодно смеяться, царь мог приказать в 1849 году Константину Аксакову и его отцу сбрить бороды и переодеться в европейское платье, его наследник в 1856‐м мог повторить запрет, но в итоге государство капитулировало перед русской бородой. Уже в 1860‐е гг. борода стала униформой русского образованного человека — причем не важно уже — консерватора или революционера, а в 1874‐м была признана официально. В 1881 году в лице Александра III борода вернулась на русский престол, а с нею пришли и славянофильские идеи, многие из которых государь органически впитал.

Когда мы судим из сегодняшнего дня западников и славянофилов мы смотрим на них во многом неправильно. Из сегодняшнего дня западники нам рисуются как либеральная тусовка, которая ратует за жвачку и кока-колу. Ну или, если выражаться более культурно, западники — это люди, которые европейский космос предпочитают русскому космосу, те, для кого собор Нотр-Дам-де-Парѝ роднее храма Покровá Божией Матери на Нерлѝ, а Шекспир важнее Достоевского.

Но этот взгляд совершенно анахронистичен. Особенностью положения старого русского западничества в том, что никакого Русского Космоса, которому западники предпочли европейский, просто не было.

Той русской культуры, которая имеет абсолютное всепревосходящее мировое значение, попросту не существовало. Представьте себе мир без Толстого, Достоевского, Чехова, Булгакова, Солженицына, Тютчева, Блока, Бродского. Мир без Мусоргского, Чайковского, Стравинского, Прокофьева, Свиридова. Мир без Верещагина, Васнецова, Малевича, Нестерова. Мир без Менделеева, Сикорского, Королева и Гагарина. Да без танка Т‐34 и ракеты «Сатана» наконец…

А с другой стороны — мир без рублевской Троицы, без фресок церкви Спаса на Нередице, без «Церкви воинствующей», без храмов Покровá на Нерли и Вознесения в Коломне, без «Слова о погибели Русской Земли», «Хождения за Три моря» и Протопопа Аввакума. Всё это, конечно, физически наличествовало, но не было актуальным культурным фактом — актуализация древнерусской культуры едва наметилась с середины XIX века, а по настоящему мощной стала лишь к началу XX.

Вся наличествующая русская культура эпохи, когда начался спор двух направлений, сводилась к М. Ломоносову, Н. Карамзину, В. Жуковскому, А. Пушкину (подражателю западных форм), Н. Гоголю (малороссийскому чудаку) и полу-состоявшемуся байронисту М. Лермонтову. Музыка — одинокий М. Глинка. Живопись — западник К. Брюллов. И всё.

Византизм? Византизм на тот момент был представлен Святейшим Синодом. Апофеоз византизма — митрополит святитель Филарет (Дроздов). Некоторые славянофилы немного общались со старцами Оптиной Пýстыни. О преподобном Серафиме Саровском в образованной Москве почти никто не слышал.

Россия и Запад противостояли на тот момент не как два равноправных культурных мира, а как полнокровная и многообразная вселенная и культурное «околонуля». Вписаться в ту вселенную, оформить себе не слишком позорное место во втором ряду казалось уже величайшим счастьем. То есть разумный рациональный человек в середине XIX века обязан был быть западником.

То, что на тот момент предлагали славянофилы, было чистой воды утопией: выдумать, вымечтать Россию как особый отдельный культурный мир. И это при отставании по абсолютно всем параметрам от западной цивилизации. Нужно было быть настоящим мечтателем, чтобы в это верить и совсем уж авантюристом, чтобы в этом духе действовать.

О том, насколько слабо обоснованным казалось на первых порах славянофильство, свидетельствует скандал со статьей Н. Н. Страхова «Роковой вопрос», опубликованной в журнале М. М. и Ф. М. Достоевских «Время» в разгар польского восстания в 1863 году. В ней Страхов сначала долго и убедительно доказывал, что поляки по всему обязаны смотреть на русских сверху вниз как возлюбленные сыны Цивилизации на диких варваров, что по-другому смотреть на нас просто невозможно. Всё, чем мы можем перед ними похвалиться, — это крепостью своего государства. Если мы хотим с ними соперничать, значит нужно противопоставить им цивилизацию истинно русскую, истинно народную. Если народы различаются только уровнем европейской образованности, то поляки гораздо выше нас. Если же у народа есть истинное будущее предназначение, своя судьба и своя цивилизация, тогда, быть может, нам удастся стать выше поляков.