Добрый доктор из Варшавы

Не следует препятствовать инициативам по самоочищению, возникающим в антикоммунистических и антиеврейских кругах на оккупированных территориях. Напротив, подобные действия надо провоцировать, не оставляя при этом следов, а при необходимости активизировать.

Из телеграммы Рейнхарда Гейдриха командирам айнзацгрупп[8]

29 июня 1941 г.

София спускается по ступенькам Львовского университета. В прохладном сумраке наступающего вечера еще не стихли голоса птиц. Она обводит взглядом деревья вокруг площади, и ей кажется, что наконец-то появилась какая-то надежда на лучшее. Уже мгновение спустя София торопливо уходит по узкой улице к своему дому, кутаясь в пальто.

Быть может, сегодня ее ждет письмо от родных. Так давно не получали они с Мишей весточки из Варшавы.

На узкой улице появляется черный квадратный фургон. Руки у Софии становятся горячими и липкими, но она заставляет себя не торопиться, идти спокойно. Лучше не привлекать к себе внимание НКВД, советской полиции.

Она ускоряет шаг, только когда в конце улицы показывается белый шпиль костела Святой Анны. Вот-вот она взбежит по каменным ступенькам своего дома, откроет дверь и окажется в безопасности. Только бы успеть проскользнуть в крохотную квартирку до того, как на лестничной площадке появится их соседка-украинка госпожа Еленюк, которая всегда старается заглянуть внутрь и очень любит задавать вопросы.

И сегодня, стоит Софии вставить ключ в замочную скважину, госпожа Еленюк тут как тут.

– Сегодня у вас на ужин что-то вкусненькое? – спрашивает она, вытягивая шею, чтобы разглядеть, что же у Софии в сумке. Госпожа Еленюк будто сошла со старой блеклой фотографии. Желтоватая кожа, тусклые голубые глаза, выцветшая коричневая шаль на плечах.

– Как всегда, капуста с картошкой.

– Как-нибудь научу вас готовить рагу по рецепту моей мамы, настоящее украинское блюдо. Я всегда делала его для брата.

– Когда его освободят? Что-нибудь слышно?

– Могут выпустить в любое время. Он ни в чем не виноват, у них против него ничего нет, – отвечает соседка сердито, ее лицо вдруг становится старым и сморщенным.

– Скоро все выяснится, – уверяет София.

Закрыв дверь, девушка прислоняется к ней и с облегчением выдыхает. Обшитые сосновыми панелями стены покрыты темно-коричневым лаком, высокий дымоход облицован оливково-зеленой плиткой. Маленькая квартирка мрачновата, но София сумела сделать ее уютной. Полку в углу она накрыла кружевной тканью и поставила на нее симпатичную керосиновую лампу и две семейные фотографии из Пинска и Варшавы, которые поместила в рамки.

Она берет снимок, сделанный в Варшаве у Сабины на свадьбе. Писем из Варшавы не приходило, да и от Мишиных сестер из Пинска тоже, но о девочках хотя бы известно, что они благополучно добрались.

Скоро с нефтеперерабатывающего завода придет Миша. Он невесело шутит: наконец-то мне пригодился диплом инженера. Он руководит прокладкой новых нефтепроводов для завода, надо же как-то жить, по крайней мере за эту работу платят.

Он входит, когда она наливает воду в жестяную миску, чтобы помыть картошку. В три шага она пересекает комнату. Его длинные руки обвивают талию Софии, подбородок прячется в ее волосах.

– У меня для тебя два подарка. Первый… – Он вынимает письмо. Увидев штемпель гетто, она вырывает конверт из рук Миши.

– Надеюсь, посылка дошла в целости и сохранности. Разве тут разберешь, когда цензор замазал полписьма. Можно подумать, тут сплошь государственные тайны. И как же долго оно шло…

Она вдруг замолкает, вчитываясь в письмо.

– Что случилось? Что там?

София сидит на стуле, плечи ее упали, на лице скорбь.

Миша читает письмо. Сабина умерла. Уже несколько месяцев назад. Как и почему, понять невозможно – слишком много строк безжалостно замазал цензор из гетто.

* * *

Глаза Софии опухли от бесконечных слез. В закатных сумерках она лежит на узкой кровати, свернувшись клубочком, уставившись в стену. Миша зажигает лампу, прикручивает фитиль. Он уже собирается лечь, но вдруг она резко оборачивается и приподнимается на локте, на лице ее напряжение и страх.

– Миша, что еще ты хотел сказать мне? Случилось что-то еще? Что?

Он не отвечает сразу, а садится рядом с ней на кровать. Достает из кармана крошечный мешочек, из которого ему на ладонь что-то выпадает. Тонкая круглая полоска из бледного золота.

– Ох.

– Я хотел сделать это совсем иначе.

Кольцо в ладони ловит луч заходящего солнца.

– Мы ведь собирались сделать это, когда приедем сюда, но если ты хочешь подождать…

Она придвигается, кладет голову ему на колени, ее волосы водопадом сбегают вниз.

– Я так люблю тебя. С того дня, как мы встретились, я хочу только одного – быть с тобой.

Он наклоняется к ней, и они в молчании прижимаются друг к другу, не размыкая объятий долго-долго.

* * *