Добрым словом и револьвером

Раньше-то как было: каждый день над рабочей слободкой, в дымном, масляном воздухе, дрожал и ревел фабричный гудок, и, послушные зову, из маленьких серых домов выбегали на улицу, точно испуганные тараканы, угрюмые люди, не успевшие освежить сном свои мускулы. В холодном сумраке они шли по немощёной улице к высоким каменным клеткам фабрики, она с равнодушной уверенностью ждала их, освещая грязную дорогу десятками жирных квадратных глаз. Грязь чмокала под ногами. Раздавались хриплые голоса, грубая ругань зло рвала воздух, а навстречу людям плыли иные звуки – тяжёлая возня машин, ворчание пара. Угрюмо маячили высокие чёрные трубы, поднимаясь над слободкой, как толстые палки. Вечером, когда садилось солнце и на стёклах домов устало блестели его красные лучи, – фабрика выкидывала людей из своих каменных недр, словно отработанный шлак, и они снова шли по улицам, закопчённые, с чёрными лицами, распространяя в воздухе липкий запах машинного масла, блестя голодными глазами. Теперь в их голосах звучало оживление и даже радость – на сегодня кончилась каторга труда, дома ждал ужин и отдых. День проглочен фабрикой, машины высосали из мускулов людей столько силы, сколько им было нужно. День бесследно вычеркнут из жизни, человек сделал ещё шаг к своей могиле, но он видел близко перед собой наслаждение отдыха, радости дымного кабака и – был доволен…[85]

А у нас, в Стальграде, всё по-другому. В цехах – светло и просторно, работает мощная вентиляция. После смены – извольте, горячий душ и мыло выдают без счёта. Рабочая спецовка – каждый день чистая выдаётся, отглаженная, хрустящая. Переоделся в раздевалке – и как барин, в шерстяных полосатых панталонах, плисовой рубахе и коверкотовом пиджаке идешь пропустить с устатку пару кружек пива в уютный местный кабачок. Денег здесь, на территории Стальграда, и не спрашивают – всё за счет отца родного. Главное – с хмельным не перебарщивать, ну так за этим твои собственные товарищи присмотрят. А если вдруг кто-то буянить вздумает (а таких случаев уже года два, почитай, не было!), то его вмиг стальградские дружинники утихомирят. В городке вообще полный порядок и благолепие – рабочие даже плеваться на мостовую стесняются – такая везде чистота.

Ну а после кабака, кто куда отправляется – можно сразу домой, в общежитие, где комнатки всего на четыре койки (а у семейных свои отдельные квартирки!), можно в синематограф или библиотеку. Кто-то в вечернюю школу ходит, образование повышает, кто-то в профессиональное училище, чтобы квалификацию повысить. Лично я любил на курсы рукопашного боя ходить, что при штабе Добровольной стальградской дружины организовали. Ох, помню, гонял нас там мой нынешний ротный командир, а тогда простой работяга – Еремей Засечный.

Детишки заводчан днем в специальном доме содержатся – называется «Детский садик». Там за ними воспитательницы присматривают – навроде барских гувернанток, только наши, русские, а не француженки или немки. Письму там учат и счёту, кормят за счёт Хозяина, на свежем воздухе выгуливают. А как подрастут детки, то им дорога в школу, а после – в профессиональное училище. Смотришь – к шестнадцати годам юный человек уже совсем самостоятельный, токарем или фрезеровщиком работает, неплохую заработную плату имеет.

А все благодаря Хозяину – отцу нашему сердечному – Александру Михалычу Рукавишникову. Стал он светлейшим графом и генералом, но вышел-то из промышленников. И теперь только о счастье народном и радел.

На новом месте-то я, в Стальграде, не оплошал: учиться пошёл, профессию получил, в заводскую Добровольную дружину попал. Заприметил там меня Хозяин и вызвал к себе – поговорить! О всей моей жизни расспросил, причём иногда во время этого разговора мне казалось, что Рукавишников про меня знает почти всё – даже имя и отчество деда-деспота без подсказки назвал. А в конце беседы пошутил, видимо. Глянул на меня и говорит: «Кто же тебя горьким назвал, сладкий ты мой?» Я в ответ и вымолвить ничего не смог.

Определил меня тогда Хозяин по итогам, как он сказал, собеседования, во внутреннюю Стальградскую дружину – там военное дело изучали настоящим образом – учились стрелять из винтовок и револьверов, двигаться на поле боя, обороняться и нападать. После промежуточного экзамена меня в пулеметчики определили – уж очень метким я оказался. Страсть, как понравились мне эти машинки, и не за смертоубийственность прямо-таки адову, а как шедевр мысли инженерной. Конечно, изобрести такое – под стать не каждому. Хотя вот командир механизированной разведроты «Медведей» поручик Еремей Засечный – как раз из таких самородков будет. У нас в гвардии вся пехота, почитай, его карабинами вооружена, и нет для стрелков лучшего оружия: надежного, мощного и простого.

Но куда лучше – мощный 10,67-миллиметровый башенный «Единорог»! Его я знаю до последнего винтика. Могу одиночным выстрелом попасть в консервную банку на дистанции в километр