Добудь Победу, солдат!

Вот такая произошла катастрофа в восьмом классе, и она ушла из команды, и когда они взяли третье место, она позлорадствовала, но тут же устыдилась этого, и все-таки она считала, что с ней команда взяла бы, если не первое, то второе место точно. Тогда Ольга ушла в легкую атлетику. Но то ощущение предательства не исчезло, осталось где-то внутри, и теперь оно снова пришло, и она сказала громко – Сволочи! – взяла свою санитарную сумку, и вышла наружу.

Еще плохо ориентируясь, она вспомнила слова Саньки и побежала в левую траншею, туда, где гуще была перестрелка. Стрельба была уже рядом, совсем близко, когда она наткнулась на первого своего раненого – боец сидел на дне траншеи, зажимая обеими руками окровавленный бок, и раскачивался от боли из стороны в сторону. Ольга действовала четко, работа ей была хорошо знакома – разрезать одежду, обработать рану, наложить тампон, бинт. Она справилась быстро и спросила раненого:

– Идти можешь? Он кивнул, и она помогла ему подняться, показала рукой вдоль траншеи – туда, к Волге, и побежала дальше.

Увидела еще одного солдата, который сидел, опустив рыжую голову в колени и Ольга, наклонившись, спросила:

– Ты ранен? – боец, подняв глаза, смотрел на нее тупо и растерянно, она узнала его, это был тот самый долговязый, с баржи. Она разозлилась от этого беспомощного взгляда и заорала на него:

– Ты что сидишь? Ты что тут расселся? Звать тебя как?

– Дура! – ответил солдат зло. – Дура! Беги отсюда! Нас всех убьют! Они нас всех убьют!

В грохоте боя она вдруг явственно расслышала зловещий шелест пролетевшего над головой снаряда и увидела впереди яркую, белую вспышку и облако желто-серого дыма. Побежала туда, потому что ей показалось, что кто-то там закричал, и увидела на дне траншеи человека – левой руки у него не было, вместо плеча кровавое месиво и левая сторона головы была в крови, а в правой руке была зажата граната, и ей показалось, что человек улыбается.

Но тут сзади что-то лопнуло беззвучно, и тугая волна швырнула ее вперед. Она чувствовала, что летит и воздух был плотный, как вода, и она слышала шелест, с которым рассекало ее тело этот горячий воздух. Она летела долго и, когда упала, ничего уже не слышала, только чувствовала, как стучат по спине комья земли. Ольга с трудом поднялась на четвереньки, слух стал возвращаться, и она оглянулась.

Солнце уже было на западе, и в его свете она увидела черный силуэт идущего к ней по траншее человека, лицо его было в тени, и она подумала, что это тот рыжий. Человек был уже близко, и она разглядела сначала немецкую каску на его голове, опустила взгляд и увидела сапоги с короткими, широкими голенищами. Она подняла голову и теперь разглядела лицо человека, широкое и грязное, с мясистым носом и маленькими глазами. Маленькие, бесцветные глазки смеялись и толстая нижняя губа, противно-мокрая, подергивалась, и немец что-то прокричал весело, но Ольга не разобрала его слов. Она хотела встать, но ноги не слушались, она их совсем не чувствовала, и, опершись на руки, отползла назад.

Немец подошел близко, вплотную, и смотрел на нее внимательно и зло, а она подумала, что так ничего не успела и пожалела, что пообещала кому-то больше не просить о помощи. Боже, я ведь ничего не успела! – подумала Ольга и вдруг вспомнила о пистолете, сунула руку в карман и торопливо выдернула оружие. Навела двумя руками на фашиста и видела, как сузились его и без того маленькие глаза и тут с ужасом поняла, что палец ее не достает до курка. А немец засмеялся, запрокинув широкое, мясистое лицо и она разглядела на его подбородке и на торчащем кадыке редкую, рыжую щетину. Она отползла еще, и немец тоже сделал шаг вперед, и правой рукой отомкнул штык на своей винтовке. Широкое, стальное лезвие тускло блеснуло и Ольга, сразу все поняв, подумала, что это ведь больно, лучше бы он выстрелил. Тогда будет не больно и все произойдет мгновенно и теперь уже все равно, что она ничего не успела. Сволочь, лучше бы он выстрелил. Наверное, это не больно. Теперь уже ничего не исправить, и, может быть, она встретится с отцом, и они будут долго говорить обо всем, что было в ее жизни и о том, что должно было быть и теперь уже не случится. Вдруг немец попятился и опустил голову, как будто разглядывал что-то у себя на животе и потом мешком повалился на землю, словно сложился пополам. Кто-то наклонился над ней, и она, подняв голову, увидела близко внимательные глаза, и узнала их. Это был старшина Арбенов и он, закинув автомат за плечо, подал ей обе руки, и помог встать.

– Ты ранена? Нет? – она покачала головой, и он спросил с укором, – Что ж ты не стреляла? Испугалась?

– Понимаешь… – Ольга подняла руку с пистолетом, – мне это «орудие» выдали там, на левом берегу. Понимаешь, у меня палец до курка не достает. Хочу выстрелить, а палец не достает!

Он смотрел внимательно, не понимая, на нее и револьвер в ее руке и она засмеялась, и он тоже вдруг засмеялся. Это было очень смешно, и она хохотала, и он с улыбкой покачал головой, но глаза его были какие-то невеселые, и Ольга протянула ему «наган» и сказала: