Добыча

Нашему дорогому сыну Аббасу, мир тебе и нашему Падишаху Типу Султану.

Мы пишем в надежде, что ты находишься в добром здравии и хорошем настроении. Это так? Уже несколько недель мы не получали никаких известий, с твоего ухода из дома. Несомненно, ты много работаешь и жиреешь на дворцовой пище. Мы благодарны Аллаху, да будет благословенно имя Его, Падишаху и Французскому Сахабу за оказанную тебе честь.

Твоя мать говорит, что ты должен стать писцом, пока живешь в Летнем дворце. Она говорит, что нужно просто поспрашивать вокруг, а если ты не будешь спрашивать, то ни к чему не придешь. Я бы предпочел, чтобы ты вернулся домой. В лавке стало слишком тихо. Кроме того, петухи Джунаида стали похожи на пеликанов, а он, как ты знаешь, плохо воспринимает критику.

Надеемся скоро тебя увидеть. А до тех пор пусть Аллах направляет тебя и оберегает.

Абба

Прочитав письмо, Аббас пишет быстрый ответ: Все хорошо, Абба. Очень занят. Скоро приду домой. Твой сын Аббас.

Дю Лез соглашается отправить письмо, скрепив его собственной печатью.

– Уверен, что по дороге его все равно где-нибудь вскроют, – говорит Дю Лез, дыша на сургуч, – Но так больше шансов, что оно попадет к твоему отцу.

Передав письмо слуге, Дю Лез ведет его в мастерскую.

– Как твои родители? – спрашивает Дю Лез через плечо.

– Они здоровы, Сахаб.

– Они беспокоятся о тебе?

– Полагаю, как и все родители.

– Нет такого понятия, как все родители, – говорит Дю Лез. – Только твои собственные.

Воцаряется молчание. Аббас думает, не нарушил ли он какую-то личную границу, хотя Дю Лез был первым, кто заговорил об этом.

Когда они проходят мимо кактуса Хвост обезьяны, Дю Лез проводит рукой по пушистым сережкам, как будто у него с цветком близкие дружеские отношения.

– En tout cas[25], – говорит он, – передай им, что скоро все кончится.

* * *

Всю неделю Аббас задерживается в мастерской дольше Дю Леза, иногда дремлет за столом, положив голову на руки, просыпается от падения стамески на пол. В целом он доволен внешним видом тигра, но иногда собственное творение кажется ему незнакомым, он почти убежден, что слышит идущую изнутри него пульсацию темной энергии. Первый раз это случилось, когда он рисовал чернилами линию брови тигра. И еще раз, когда он снял верхнюю часть, чтобы отшлифовать внутреннюю поверхность, и обнаружил, что смотрит из пасти тигра, как будто он живой кусок мяса в его брюхе.

По вечерам Дю Лез терпеливо ведет уроки французского языка за чашкой чая, никогда не теряя самообладания. Аббас сомневается, пригодятся ли ему когда-нибудь все эти скользкие фразы. Он не спит, бормочет французские слова, который выучил у Дю Леза, представляя себе страну, в которой, как ни странно, есть всего одно слово, обозначающее дождь.

* * *

Тем не менее Аббас гордится тигром, рождающимся в его руках. Тигры ему удаются. Они живут в сказках и лесах, в статуях и картинах, везде и нигде одновременно.

Об английских солдатах он знает мало, а понимает еще меньше. Перспектива вырезать одного из них беспокоит его.

Хорошо, что всегда можно занять себя тигром: когти заточить, конечности отшлифовать, языку придать форму и заправить в пасть. И поэтому он продолжает делать то, что знает, откладывая то, чего не знает.

* * *

Прежде чем отправиться в путь, Аббас получает разрешение осмотреть фрески на внутренних стенах дворца, в частности, битву при Поллилуре.

* * *

С этюдником в руках он стоит в нескольких шагах от картины, поле зрения заполнено плывущими фигурами. Вот Хайдар и Типу, отец и сын, спокойно наблюдающие за насилием со спин слонов. Вот полковник Бейли в паланкине, кусающий костяшки пальцев при виде взрыва пороховой телеги, и майсурская кавалерия, которая окружает его, скача галопом, пуская стрелы, вонзая копья. Тем временем английские войска застыли тремя плотными рядами, ружья беспорядочно целятся во все стороны. На траве валяется отрубленная голова.