Добыча

Густые деревья, так похожие одно на другое, дезориентируют меня, вынуждая ходить кругами. Я смотрю наверх, пытаясь понять, куда идти, но сквозь густые кроны видны только отдельные клочки неба. Непонятно, где находится солнце. Я даже не знаю, где восток. Цвет неба беспокоит меня: оно больше не голубое, по нему разливается кроваво-красный оттенок заката. Приближается ночь.

Я вырос в городе и не умею ориентироваться в лесу. Я иду вперед, чувствуя, как паника начинает заполнять мой мозг. Спустя десять минут я вынужден признаться себе в том, что отрицал уже час. Я заблудился. Мой внутренний компас сломан, и я больше не знаю, удаляюсь ли я от Миссии или возвращаюсь к ней. Я потерял драгоценное время.

С тревогой я замечаю, что на темнеющем небе появились первые звезды. На мир опускается ночь. Под моими ногами, внутри горы, сотни закатников ждут, пока свет сменится тьмой. Мне становится окончательно не по себе от этой мысли. Они тут же начнут взбираться по стенам пещеры, цепляясь за лианы и другие растения, и выбираться наружу через отверстия, пропускающие днем солнечный свет. Они хлынут наружу бесчисленными потоками, как нефть, заливающая гору, и побегут к Миссии.

Я надеюсь, что Сисси и ребята успели добраться до Миссии и сейчас в безопасности. Я надеюсь, что они смогут убедить девушек сесть в поезд и уехать раньше, чем закатники окажутся там. Меня охватывает растущее чувство вины. За то, что я бросил их. Точно так же, как Пепельный Июнь. Я предал их. Я иду быстрее, надеясь, что усталость поможет мне избавиться от этих мыслей.

Спустя полчаса я прислоняюсь к стволу дерева и, тяжело дыша, вглядываясь в темноту. Я должен был уже оказаться на другой стороне горы и идти вниз. Но не сидеть, испуганным, в тихом и темном лесу. Несколько дней назад, когда Клэр вела нас, лес кишел жизнью. Но сейчас меня окружает только жуткая тишина. Как будто все лесные обитатели почувствовали приход закатников и убежали.

Когда мое дыхание успокаивается, я слышу тихое журчание ручья и направляюсь к нему. Не только потому, что меня мучит жажда и мне нужна вода, но и потому, что помню ручей в пятидесяти или около того метрах от деревянного домика. Возможно, это он.

Я вижу быстрый клокочущий горный ручей. Наклоняюсь, брызгаю водой в лицо. Ледяная вода пробуждает меня от туманящей мозг усталости.

Теперь, когда я соображаю яснее, мне в голову приходит идея. Способ выбраться. Не идеальный, далеко не идеальный, если честно. Но сейчас, когда температура опускается, когда по моей шее ползет холодок, я понимаю, что это не просто неплохой способ побега, это единственный способ. Я закидываю за спину рюкзак, подтягиваю лямки и бегу вдоль ручья, во все глаза вглядываясь в сумерки в поисках домика.

Потому что в этом домике висит дельтаплан моего отца.

Я почти пробегаю мимо. Меня останавливает громкий вой. Он взлетает в небо пугающе близко. Я останавливаюсь и вижу. Сначала не дом, только луг, на котором он стоит. Спустя мгновение я бегу через луг к крыльцу.

Когда я поворачиваю ручку, к небу взлетает целый хор воплей, мужских и женских. Все они наполнены чудовищной жаждой. Тонкие полоски облаков, подкрашенные красным светом заходящего солнца, кажутся глубокими кровавыми царапинами. Я смотрю на окружающий меня лес. Никакого движения. К востоку луг оканчивается крутым обрывом, где дует ледяной ветер. Здесь отец взлетал на своем дельтаплане. Прямо с утеса он взмывал в небо и парил над Пустошью. Здесь должен буду взлететь и я.

В доме темно. Я беру из сумки химический фонарь, переламываю его. Дельтаплан точно там, где я помню, висит на стене спальни. Теперь, когда я должен на нем лететь, он выглядит одновременно более неустойчивым и более громоздким, чем мне казалось. Я рассматриваю его, пытаясь понять, для чего нужна вся эта мешанина пряжек и застежек. Никакого смысла в ней нет. Должно быть что-то еще. И тут я вспоминаю. Я открываю сундук с одеждой, беру из него тот странный жилет, который видел в первый раз, расстегиваю его, пытаясь понять систему крюков и карабинов, надеваю, пропуская ноги в обвязку. Теперь дельтаплан становится понятнее: крюки пристегиваются к крюкам, карабины — к карабинам того же цвета.

От вопля, доносящегося снаружи, дрожат стекла.

За окном непроглядная чернота. Ночь поглотила все небо.

И как будто приветствуя ее приход, весь склон оглашают вопли. Теперь они громче, они скребут по окнам дома, как когти по льду. Я слышу треск, будто ломаются зубочистки. Не сразу я понимаю, что это падают деревья, которые сваливает армия закатников. Запах геперов, доносящийся с другой стороны горы, приводит их в безумие.

Я роняю дельтаплан на кровать и выбегаю наружу. С крыльца я вижу, как они несутся вперед. Высокие деревья дрожат вдалеке.

Они идут. Они идут. Случайно или нет, но дом прямо у них на пути.

Я бегу внутрь, думая, не закрыть ли мне ставни, не превратить ли дом в крепость. Но тут же отбрасываю эту мысль — у него столько же шансов устоять, сколько у спичечного коробка, брошенного в огонь. Закатники за несколько секунд разнесут дом в щепки.