Добыча

У неё был очень мелодичный голос, его же голос, наоборот, был откровенно неприятным, дребезжащим каким-то; сейчас же он стал просто на редкость противным:

– А что, я должен только радовать тебя и развлекать?

– Нет, зачем же, ты никогда этого толком не умел. Просто возьми себя в руки и постарайся не портить мне настроение.

– Не даёшь даже позлорадствовать напоследок. Мне же больше ничего не остаётся.

– Милый, сам виноват, если б ты захотел, сейчас язвил бы кто-нибудь другой, не ты.

– Я ли этого не хотел. А вот, допустим, ты ещё могла бы сейчас всё переиграть?

– Что всё переиграть?

Толстяк как бы слегка помялся.

– Ну, уйти от него, – разъяснил он свой немудрёный вопрос почему-то шёпотом.

– С какой стати я должна это делать? И ради чего? И к кому? К тебе?! Дорогой мой, ты сильно опоздал. Поезд давно ушёл и уже скрылся за двумя поворотами.

– Даже за двумя… Ну против поезда мы выставим самолёт. Хочешь, я куплю самолёт? Двухместный – квартиру продам.

– Нет, уже не хочу.

– Не хочешь самолёта – я придумаю что-нибудь поромантичнее, поэкзотичнее…

– Ты всё-таки немного не догоняешь … и уже не догонишь. Я, конечно, хорошо тебя понимаю. Ты – тип, для которого женщина интересна только тогда, когда ею заинтересуются другие … типы или когда она, наконец, повернётся к нему задницей.

– Насчёт задницы… – попытался он сострить, но она не дала ему закончить.

– Я уверена, что если б я не встретила его, ты никогда бы сам не заговорил со мной об этом. Или я ошибаюсь?

– Конечно, ты ошибаешься. А впрочем, конечно, ты права, как всегда, чего уж теперь.

В предмет моей гордости – суперпанорамное самозатемняющееся зеркало заднего вида – я поймал его пьяный тоскливый взгляд. Он закрылся от меня рукавом. Закрывайся-не закрывайся, а второй раунд ты тоже продул.

– Так что, милый, сам виноват.

Он долго вертел головой и тёр ладонями лоб, потом по-тигриному мягко подобрался к ней вплотную и обнял, заглядывая в глаза. От былого отчаяния не осталось и следа, теперь это был весёлый самоуверенный самец. Она смотрела на него с интересом и не мешала ему.

– Я довезу тебя в последний раз до дома, – сказал он с трагическими подвываниями. – Последний раз взгляну на тебя и…

– Да-да. Мы в последний раз посмотрим друг на друга, помашем друг другу ручкой. А «и» не будет.

– О! О! О! Я никогда больше не увижу тебя! Ты же знаешь, я не переживу этого. О, милая, милая… О, нет, нет…

Последние слова он почти пропел и рухнул курчавой головой к ней на колени.

– Не паясничай. Веди себя прилично, мы всё же в транспорте.

Тут она в первый раз, наверное, взглянула на меня, и я более чем уверен: увиденное её не разочаровало.

Но чей-то гнуснейший голос прервал мои приятные размышления о себе:

– Учить будешь мужа и его славную родню.

Сильно, почти нокдаун. Сказывается разница в весе. Чем ответит претендент? А нечем отвечать-то! И тут бы толстяку помолчать, закрепляя победу в третьем раунде, но он был уже не в силах уняться:

– Давай я упрощу тебе задачу. В твоём будущем мне места нет – так я должен тебя понимать?

– Ну почему уж так уж нет? Какие-то деловые связи мы, конечно, можем с тобой сохранить. А вот любовники мне пока ни к чему, ну а друзьями мы вряд ли станем, я просто не поверю в искренность твоей дружбы.

Он помрачнел и произнёс уже на полном серьёзе длинный путаный обиженный и совсем уже далёкий от поэтики нашего Цезиево-Стронциевого Века⁹ монолог, который я затрудняюсь воспроизвести в точности, но суть которого свелась к следующему:

– Только, ради бога, не подумай, что я пытаюсь как-то навязаться тебе. Если ты считаешь, что я помешаю твоему такому заслуженному семейному счастью, то ты скажи, и я сейчас же вылезу из машины, дам тебе чирик на дорожку и постараюсь сделать всё от меня зависящее, чтоб пути наши больше не пересеклись.

– Ты прямо светишься от благородства, – прервала она его словоизвержение. – Если б ты мог себя видеть сейчас! И если б ты всегда был таким!

– А я всегда был таким, и я знаю, что моё благородство меня погубит, и оно уже меня почти погубило, но вернёмся к теме. Если вдруг ты боишься обидеть меня этим – дурацкая мысль, конечно, но чем чёрт не шутит – то поверь, что я сделаю это без всякого сожаления. Ну, не без всякого, но с вполне переваримым сожалением. Два дня я похожу не в настроении, а потом проснусь на чьей-нибудь груди и забуду про тебя начисто, ну а большое и тёплое, что ещё сохранилось у меня к тебе, это останется со мной. В общем, как скажешь, так и будет, твоё последнее желание я постараюсь исполнить.

Я думал, что она не выдержит и взорвётся издевательским смехом, но она выслушала очередную порцию его пьяного бреда с самым серьёзным видом – увы, не каждому, как мне, дано так грамотно отличать чушь от правды.

– Вот этого, чтоб ты забыл меня начисто, я как раз и не хочу.

– Господи, ты запутала меня вконец. Чего ж ты ждёшь тогда от меня?