Добыть Тарковского

Неужели, думаю, вонючая мужская писька познала ее нутро? Неужели, думаю, волосатые мужские яйца ударялись — дон-диги-диги-дон — о ее промежность? Короче, я пошел на сближение. Приют «Два орешка» нуждался в деньгах и волонтерах. Я пожертвовал белкам пятьдесят тысяч рублей и попросился волонтерить. Белоснежка окинула меня лучезарным взглядом, улыбнулась сахарными зубами и... заключила в объятья. Весенний запах отворил мои осенние ноздри. Серийные убийцы не влюбляются, но если бы я не был серийным убийцей, то влюбился бы в Белоснежку на раз-два, честное слово. Две недели я проработал в приюте, не покладая головы. Интриги, тонкие расспросы и одна филигранная пытка привели меня к выводу, что девятнадцатилетнюю Белоснежку не касалась мужская плоть или хуй, как лаконично говорит Иван Богданыч. Конечно, информация была не стопроцентной, но она была достаточно убедительной, чтобы я принял решение действовать.

22 сентября 2018 года я дождался закрытия приюта, вырубил Белоснежку и вместе с бравыми пэпээсниками отвез ее на берег Данилихи. Алтарь-тренога, нож звериного стиля и старый шаман-вогул (бывший дворник из Кудымкара) уже были там. Раздев Белоснежку догола, я увидел гладко выбритый лобок. Такая забота о месте, которым не пользуешься, показалась мне странной. Я привязал Белоснежку к треноге и привел ее в чувство. Почему, говорю, ты выбрила лобок? Белоснежка в крик. Потом в плач. Затем в сопли. Я повторил вопрос. Потому, говорит, что я вибратором пользуюсь, а без волос удобнее. Вогул крякнул. Ты, говорю, девственница или нет? Нет, говорит. Подсела с пятнадцати лет на чертовы вибраторы, сейчас мужики вообще не вставляют. Ты, говорит, меня убьешь? Даже не знаю, говорю. Иван Богданыч рассчитывал на девственницу. Что, говорит, за Иван Богданыч? Ну как же, говорю. Иван Богданыч Сероцветов, мэр Перми. Мы тут каждый год людей режем, чтобы остановить зимнюю пляску смерти. Понятно, говорит. А как это связано? Не знаю, говорю. В древних книгах дают такой совет. А она: ну, я не девственница, толку-то меня резать? А кого тогда, говорю, резать? Если никого не резать, Иван Богданыч рассердится, потому что не оправдает доверие народа.

Тут вогул встрял. Я, говорит, в Минкульте, конечно, недавно, но, может, съебёмся отсюда к чертовой матери? Не могу я всю жизнь с бубном плясать, пока ты сердца людям вырезаешь. Велосипедиста зарезали. Вегана зарезали. Эколога зарезали. Феминистку. Теперь эту дуру зарежем. А зимняя пляска смерти как была, так и будет. Почему это, говорю? А вогул такой: потому что это зима, блядь! Зимой хуёво! Хуёво, понимаешь? И никакими жертвами этого не изменишь! Тут из кустов вышел Иван Богданыч. С пистолетом наперевес. Догадался, говорит, проклятый! Ох шаман! Всегда был умным! Пока он говорил, я ему нож в горло кинул. Я всегда нож в горло кидаю, когда на меня пистолет наводят. Рефлекс. Простите, говорю, Иван Богданыч. Вы, конечно, не девственница, но и она, как выяснилось, тоже. Снял я Белоснежку с треноги, трепетного Ивана Богданыча присобачил. Пляши, говорю, шаман. Довершим обряд. Довершили.

Тут из кустов Семён Харитоныч вышел. Дозвольте, говорит, забрать бессердечного Ивана Богданыча на кулебяки? Не пропадать же добру. Дозволил. Не пропадать же добру? А Белоснежка с катушек все-таки съехала. Но ненадолго. Водкой отпоил, членом отъебал, раскраснелась, улыбается, роза нежная. А вогул назад в Кудымкар уехал. Думал, миновала его Минкультовская чаша. Куда там! Через месяц депутаты нового мэра выбрали, краше прежнего, — Самсона Андреича. Тот как в курс дела вошел, сразу велел вогула вернуть и ко мне прибежал. Ну что, говорит, как будем спасать Пермь от зимней пляски смерти, дорогой мой Игнат Губов? А я: не знаю. Кем бы вам хотелось ее спасти? А он: а давайте какого-нибудь писателя умертвим. А то, понимаешь, пишут, суки такие. Это, говорю, они зря. Выбрали одного. Начинающего. Чтобы, видимо, не начинал. В сентябре 2019 года новый обряд совершим. Если долго убивать, что-нибудь хорошее обязательно получится.

Почти влюбился

Фред Астер и Джеймс Дин. Остальные — отрыжка богов. Фред — это танец. Джеймс — это смерть. Барышников называл Фреда гением. Барышников кое-что понимал в гениях — он дружил с Бродским. Брандо называл гением Джеймса. Брандо кое-что понимал в гениях — он смотрелся в зеркало. Фред танцевал невероятно. Первый раз я увидел его в 1995-м. Видеомагнитофон «Акай». Шуршащая кассета. 5 августа. За два дня до моего дня рождения. Помню, мама спросила: чего ты хочешь, сыночек? А я сказал: я хочу танцевать, как Фред Астер. Мама удивилась. Она переспросила: чего? В тот миг я понял, что она домохозяйка, а я, видимо, нет. Ростки отчуждения. Зубы дракона. Колхида. Разная способность воспринимать прекрасное разделяет не хуже правоты и греха.