Добыть Тарковского

— Промыли, зашили. Сказали полежать два часа. Температуру хотят посмотреть. Потом надо будет забрать.

— Заберем. Покатаемся два часа и заберем. Едем?

Алёна неуверенно улыбнулась. Показались ямочки. Такие мелкие штришки, а как меняют картину. Придают чердынской простоватости парижскую глубину. Ну, может, с парижской я переборщил, но какую-то глубину придают совершенно точно.

Алёна решилась. Тряхнула головой и улыбнулась уже задорно, с дерзинкой. Девушкам нравится, когда они нравятся, я давно это понял. Не обязательно симпатизировать им искренне, достаточно это изобразить. Ерунда, конечно, но хотя бы не скучно.

Я убрал шлем в багажник и сел за руль. Алёна села сзади и обхватила меня руками. Когда мы ехали в больницу, она держала меня за талию, а сейчас прижалась всем телом. Сквозь хлопок джинсы я почувствовал ее грудь. Узкие ладони легли мне на живот, чтобы тут же переползти выше. Все-таки мотоцикл — самый эротичный способ передвижения. Я убрал подножку и рявкнул двигателем. Мы понеслись. Не сразу понеслись, но едва выехали на трассу — понеслись. Пару раз Алёна взвизгнула. Она даже взвизгивала приятно, не взрезывая ухо, а как бы помогая мне чувствовать себя крутым.

— Направо!

— Что?

— Направо, Игнат. Там красиво. Я покажу!

Я подчинился. Вскоре мы взобрались на крутой холм. Влево убегала проселочная дорога. Август вызвездил листья берез. То есть — зажелтил. Пейзаж казался одновременно живым и инфернальным. Словно Муза повенчала Брейгеля с Матиссом.

Я притормозил и повернулся к Алёне. Она улыбалась. Я почти видел, как касаюсь ее ямочек своим языком.

— На проселочную?

— Да.

— Что там?

— Увидишь.

— Что там?

— Ты нетерпеливый. Там старая лесопилка и огромная береза. И вид на Чердынь. Там очень вкусно пахнет.

— Чем?

— Деревом, полевыми цветами, мятой.

— Мятой?

— Мятой. Не знаю почему.

— Мне нравится. Поехали.

Я повел мотоцикл к проселочной дороге, а потом по ней, объезжая глубокие рытвины и ухабы. Алёна уже могла не прижиматься ко мне, потому что скорость упала, однако она прижималась чуть ли не сильнее прежнего. Я возбуждался.

Старая лесопилка напоминала Дрезден после бомбежки. Надеюсь, из-за угла не выйдет Курт Воннегут и не скажет какую-нибудь банальность. Смешно, но он завидовал Довлатову. Я бы никогда не стал завидовать человеку, видевшему несуществующих кошек в похмельном однокомнатном бреду. Фред Астер — совсем другое дело.

Мы оставили мотоцикл на обочине и пошли к лесопилке. Я взял Алёну за руку. Это вышло естественно. Я сначала взял, а потом уже понял, что сделал. Наши пальцы переплелись.

— Здесь действительно красиво.

— Я же говорила.

— Посмотришь на лесопилку — смерть. Посмотришь на лес — жизнь.

Слева от лесопилки высилась береза. Она была могучей, что березам, насколько я знаю, несвойственно. Из-под земли выглядывали вензеля корней. Они походили на сытых анаконд, хотя более умеренный человек сравнил бы их с питонами.

— Чувствуешь, как пахнет?

— Чувствую, Алёна. Давай куда-нибудь ляжем и будем нюхать воздух.

— Давай. На лесопилке есть место.

Местом оказалась широкая дверь, положенная на чурки. Мы легли. Сквозь кроны деревьев пробивалось солнце. Запахло мятой. Я закрыл глаза. Алёна взяла меня за руку. Я повернулся на бок и, не открывая глаз, нашел своими губами ее губы.

— Что ты делаешь?

— Целую.

— Я замужем.

— Какая глупость!

— Не восклицай.

— Чего?

— Не восклицай. Это все непросто.

— Очень просто. Ты разведешься и уедешь ко мне.

— Да?

— Да.

Больше мы не говорили. Я открыл глаза и коснулся ямочек языком. Сначала одной, потом второй. Лизнул. Накрыл губами рот. Алёна задрожала. Темперамент. Совпали. Когда совпадаешь темпераментами, социальные и интеллектуальные несоответствия меркнут и не кажутся доказательствами мезальянса. Во всяком случае, на любые будущие трудности я уже смотрел как бы милым взором, заранее готовясь признать их несущественными. Из яблока раздора тоже можно приготовить шарлотку, если постараться. Не знаю, сколько мы целовались. Я и не думал пойти дальше, потому что лет с двадцати пяти не терплю этой скоропалительной пошлости. Не зря Микеланджело ваял Давида с небольшим аккуратным членом. Он полагал, что большой член не только уродлив визуально, но и, как символ приапизма, крайне вульгарен в идейном смысле. Секс на первом свидании из той же оперы.

Однако первой спохватилась Алёна.

— Игнат?

— Ммм...

— Ну хватит. Нам надо забрать Диму и серьезно поговорить.

— Мне кажется, говорить уже не о чем.

— А мне кажется, есть о чем. Поехали.

— Поехали.

Мы сели на мотоцикл, и я опять предложил Алёне шлем. Она усмехнулась. Я вернул шлем в багажник и завел мотор. Мы выехали на шоссе. Я повернул налево и набрал скорость. Горячие ладони гладили мою грудь. Солнце вошло в зенит и припекало. Мои мысли были далеко. Нет, даже не мысли. Я плескался в ощущениях. Поцелуи, ямочки, мята, дрожащий кончик языка, трепет спины, запах волос, неспешность, шелест листьев. Из видений меня выдернула Алёна.

— Игнат, ты повернул на Пермь. Чердынь там!

Алёна махнула рукой за спину. А я подумал — как божественно я отключился. Как там говорил Марадона — Рука Бога? Посмотрим.