Добывайки

Арриэтта пробралась между всем этим к дальнему концу кровати – туда, где она вплотную подходила к рундуку. Выглянув украдкой наружу сквозь путаницу кроличьих силков, Арриэтта увидела, что Кривой Глаз, отчаявшись что-либо увидеть при помощи спички, вооружился огромной палкой и теперь деловито водит ею взад и вперёд под рундуком. Арриэтте показалось, что один раз она услышала приглушённый крик и слова: «Ах, батюшки!» Она в ужасе прижала руки к груди.

В этот момент дверь распахнулась, ворвался холодный воздух, и внутрь заглянула какая-то женщина с огромными глазами. Она была закутана в толстую шаль и держала в руке корзинку с бельевыми прищепками. Скорчившись среди кроличьих силков, Арриэтта заметила, что глаза женщины стали ещё огромнее, и на стоявшего на коленях мужчину обрушился целый поток вопросов на каком-то неизвестном языке. Арриэтта видела, как в солнечном свете поднимается пар от её дыхания, слышала, как позвякивают её большие серьги.

Кривой Глаз немного смущённо встал на ноги. Он казался Арриэтте настоящим великаном, и, хотя лицо его исчезло, ей было достаточно посмотреть на его беспомощно висящие руки. Он отвечал женщине на том же языке. Говорил он долго, возбуждённо, иногда голос его поднимался до крика – в нём слышался страх.

Кривой Глаз поднял ботинок с пола, показал его женщине, что-то долго ей объяснял и боязливо, как заметила Арриэтта, сунул руку внутрь. Он вытащил комок овечьей шерсти, часть носка и – с неприкрытым удивлением, ведь это был кусок его собственного одеяла – красный шерстяной лоскут. Женщина не переставала насмехаться над ним, когда он показывал ей всё это, и в голосе его зазвучали слёзы. И тут женщина расхохоталась – пронзительным и вместе с тем хриплым смехом. «Какая она бессердечная, – подумала Арриэтта, – какая злая». Ей даже захотелось выбежать из-под кровати и показать этой женщине, которая не принимала всерьёз ни одно слово Кривого Глаза, что они, добывайки, существуют на самом деле. («Так ужасно и так печально, – призналась она как-то Тому, – принадлежать к народу, в существование которого не верит ни один здравомыслящий человек».) Но как ни соблазнительна была эта мысль, Арриэтта вовремя одумалась и вместо этого протиснулась из-под кровати в ещё более тёмное и узкое пространство под рундуком.

И как раз вовремя: послышался мягкий топот чьих-то ног по коврику, и рядом с тем местом, где она только что стояла, появились четыре кошачьи лапы – три чёрные и одна белая. Кот потянулся, перекатился на спину, потёрся усатой мордой о нагретый солнцем коврик. Он был чёрный, с белым брюхом. Он или она? Этого Арриэтта не знала, но – так или иначе – это был великолепный зверь, гладкий и могучий, как все коты, которые сами добывают себе пропитание и живут под открытым небом.

Отодвигаясь бочком, как краб, в темноту и не сводя глаз с кота, который нежился на солнце, Арриэтта вдруг почувствовала, что кто-то берёт её руку и сжимает изо всех сил.

– Ax… – еле слышно сказала Хомили у самого её уха, – ах, какое счастье, ты жива!

Арриэтта приложила палец к губам.

– Шш, – шепнула она еле слышно, по-прежнему глядя на кота.

– Ему сюда не залезть, – шепнула в ответ Хомили.

В полумраке Арриэтта увидела, что лицо у матери бледное, даже серое, и покрыто пылью.

– Мы в фуре, – сказала она спустя минуту, не в силах удержаться, так ей хотелось выложить новости.

– Да, я знаю, – сказала Арриэтта и умоляюще добавила: – Мамочка, давай лучше помолчим.

Секунду Хомили молчала, затем сказала:

– Он попал папе палкой по спине. Вернее, пониже спины, – добавила она, чтобы успокоить Арриэтту.

– Шш! – снова шепнула Арриэтта.

С того места, где они стояли, почти ничего не было видно, но она догадалась, что Кривой Глаз надевает куртку. Вот он наклонился, и совсем рядом возникла рука, нашаривающая под кроватью кроличьи силки. Женщина всё ещё была снаружи, у костра.

Через несколько минут, когда глаза Арриэтты привыкли к темноте, она увидела поодаль отца. Он сидел, прислонившись спиной к стене. Арриэтта подползла к нему, Хомили следом за ней.

– Ну вот мы и снова вместе, – сказал Под, почти не разжимая губ. – И всё ещё живы, – добавил он, взглянув на Хомили.