Добывайки на реке

— Холмкрофт, там, наверху… ничего, кроме воды от ванны последнее время.

И действительно, эта труба из блестящего фаянса кремового цвета — Арриэтта заглянула в нее, проплывая мимо, — была гораздо чище всех прочих; после того как они ее миновали, запах спитого чая в воздухе стал куда слабее.

Время от времени они натыкались на торчащие веточки ясеня или остролиста — лодка с трудом их обходила. Арриэтта заметила, что они находятся почти на равных расстояниях друг, от друга.

— Хоть убей, не могу понять, как эти штуки попали в трубу, — раздраженно проговорила Хомили, когда им чуть ли не в пятый раз пришлось, держа в руках свечки, вылезти из мыльницы и стоять по лодыжки в нанесенном сюда мусоре, дожидаясь, пока Под со Спиллером повернут ее в сторону, чтобы провести осторожно мимо ветки.

— Я сам их сюда заколотил, — сказал Спиллер, держа лодку, чтобы им было удобней в нее залезть.

В этом месте водосток стал круче спускаться вниз. Когда Хомили села напротив Арриэтты, мыльница вдруг рванулась вперед, увлекая за собой Спиллера, но хотя он скользил и чуть не падал, ему каким-то чудом удавалось держаться на ногах. Внезапно они уткнулись в завал возле одного из деревьев, поставленных Спиллером на дне трубы, и Арриэтта от неожиданности уронила свечу за борт.

— Так вот они для чего! — воскликнула Хомили, прикрывая чуть не погасшую свечу рукой, чтобы та разгорелась и Арриэтта могла зажечь от нее свою.

Но Спиллер ответил не сразу. Он протолкнул лодку мимо преграды и остановился, чтобы подождать Пода; лишь тогда он сказал:

— Может, и так.

У догнавшего их наконец Пода был усталый вид. Он запыхался и скинул куртку — она болталась у него на плечах.

— Последний кусок пути всегда самый длинный, — сказал он.

— Может, хочешь поехать в мыльнице? — спросила Хомили. — Я выйду, а ты садись.

— Нет, мне лучше идти пешком, — сказал Под.

— Тогда дай мне куртку, — сказала Хомили.

Она сложила все аккуратно у себя на коленях и легонько погладила, словно куртка (подумала Арриэтта, глядя на мать) устала, как Под.

И они снова пустились в путь по бесконечному однообразному коридору между уходящими вдаль круглыми стенами трубы. Вскоре Арриэтта задремала: голова ее упала на колени, и она прижалась к яйцу. В последний миг перед тем, как погрузиться в сон, она почувствовала, что Хомили вынимает свечу из ее разжавшихся пальцев и укрывает ее отцовской курткой.

Когда Арриэтта проснулась, вокруг было все то же: тени и блики, играющие на мокром потолке, узкое бледное лицо идущего рядом Спиллера, неуклюжая, еле видная фигура позади — отец.

Заметив недоумение в ее глазах, Хомили улыбнулась:

— Забыла, где ты? — спросила она.

Арриэтта кивнула. Мать держала по свече в каждой руке; они почти догорели.

— Верно, скоро утро? — спросила Арриэтта. Она еще не совсем проснулась.

— Вполне возможно… — сказала Хомили.

Стены скользили мимо, ничто не нарушало их однообразия, кроме возникающих через равные промежутки утолщений там, где одно колено трубы соединялось с другим. Когда они разговаривали, их голоса гулко разносились по туннелю.

— Я не вижу больше боковых труб, — сказала Арриэтта немного погодя.

Спиллер покачал головой:

— Их больше нет, Холмкрофт — последний дом…

— Но это было сто лет назад… Мы, наверно, скоро будем на месте?

— Уже подходим, — сказал Спиллер.

Арриэтта задрожала и плотнее натянула на плечи отцовскую куртку; ей показалось, что воздух стал более свежим, и, как ни странно, потерял всякий запах. «Невозможно, — подумала она, — мы просто привыкли». Было совершенно тихо, слышалось лишь слабое шуршание дна мыльницы по жиже да хлюпанье под ногами Спиллера и Пода. Но слой жижи, казалось, стал тоньше; время от времени под днищем раздавался хруст, словно лодка шла по песку.

Вдруг Спиллер остановился.

— Тихо, — сказал он.

Все застыли, но единственное, что до них доносилось, это дыхание Пода да мелодичный перезвон капель где-то впереди.

— Пошли дальше, — неожиданно сказала Хомили, прерывая напряженное молчание. — Свеч надолго не хватит.

— Тише! — снова крикнул Спиллер.

И тут они услышали слабый монотонный гул, не более чем колебание воздуха.

— Что бы это могло быть? — спросила Хомили.

— Холмкрофт, что ж еще, — сказал Спиллер. Он стоял, как вкопанный, подняв одну руку, и внимательно прислушивался. — Но кто станет принимать ванну в такое время? — спросил он, оборачиваясь к Поду.

Под покачал головой.

— Уже утро, — сказал он, — наверно, шестой час.

Гул делался все громче, все менее ровным, больше походил на грохот водопада; он приближался все стремительней.

— Спасайтесь! — крикнул Спиллер.