Дочь алхимика

Собеседники улыбнулись друг другу, понимая, сколько сложностей могут принести женщины, и все же министр ни на минуту не забыл о цели своего визита:

— Ты мне вот что скажи, Павел. Сколько высоких родов менялись кровью с Воробьевыми?

Царевич задумался, снова затянувшись сигарой:

— Пожалуй, всего шесть: Левшины, Соколовы, Зайцевы, Никитины, Волковы и Щукины.

— Понятно, проверю. И да, что с духовными друзами? Кто зачаровывает их теперь?

— Так все неизменно, — отмахнулся повелитель. — В женском монастыре возле Петергофа живет наследница уже упомянутого рода Зайцевых, которую сослали из дома много лет назад. Сказали, что блаженная она какая-то: вроде даже целители ее осматривали, ничего не сумев сделать. Род этот старый, и дар в нем мощный всегда пробуждался. Стихия — кристаллы-друзы…

— Значит, Зайцевы.

— Похоже на то, — удрученно протянул цесаревич. — Не кажется ли тебе, что слишком много фамилий в списке?

— Много, — кивнул министр. — Но ты не беспокойся, я найду изменников.

Павел Алексеевич быстро встал, нервно отойдя к окну. Дернул тяжелую портьеру зеленого цвета, устало поправив волосы.

— Меня не это беспокоит, Коля. Боюсь, слишком многих придется казиить после твоего расследования.

Левшин смолчал. Страхи цесаревича были оправданными, он и сам это понимал. Но проблема крылась не только в этом:

— Тебе бы жениться, друг. Самое время обзавестись наследником. Если старый император уйдет до твоей свадьбы, бунта не миновать.

— И ты туда же! — нервно рассмеялся цесаревич. — Вот уж не думал, что станешь матушке помогать!

Он вдруг внимательно глянул на друга, спрашивая его совета:

— Думаешь, больше тянуть нельзя?

Маркиз медленно встал, аккуратно поставив бокал с недопитым напитком на невысокий столик, и деликатно заметил:

— Думаю, Павел, самое время укрепить корону. И лучше, чем наследник, этого не сделает никто.

Цесаревич снова отвернулся к окну. Он и сам знал ответ на заданный вопрос, но почему-то все время гнал постылые мысли. Каждый день брака матери с еще здоровым отцом стоял у него перед глазами, и от понимания, что и у него самого будет так же невыносимо, становилось совсем тошно. Только цесаревич хорошо знал свой долг.

Широко развел плечи, выровняв спину, и лишь затем тихо произнес:

— Будь по-твоему, Коля. Пусть объявят, что на петергофском балу я определюсь с невестой.

Николай Георгиевич склонил голову в знак согласия. И, немного помявшись, попросил:

— Я оставил графиню Ершову у себя, так спокойнее. — Предвидя вопросы, министр заверил: — Тебе известно, что в моем доме ей будет безопаснее, чем даже у тебя под боком. А лже-Ершова пока закончит обучение и, если потребуется, уедет в поместье деда ровно до своего первого выхода в свет на петергофском балу. Боюсь, к твоей помолвке мы либо найдем виновного, либо…

— Мы найдем виновного! — резко закончил цесаревич. В этот момент он меньше всего походил на старого доброго Павла, вместе с которым Левшин учился в Императорском институте.

— Найдем, — покорно согласился его сиятельство.

Не желая больше задерживать его императорское высочество, маркиз подготовил пламенный портал, открывая его в министерство. И когда последняя координата вспыхнула в огне, внезапно передумал. Неожиданная догадка озарила лицо министра, пока он закладывал новые ориентиры.

А ведь на факультете алхимии он сам не бывал ни разу. Так когда ж еще выпадет минута познакомиться с трудами самого великого мыслителя империи?

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, в которой пуговицы на блузе вносят раздор в отношения, а старые друзы продолжают молчать

…последнее время мне стало тяжело жить. Я вижу, что стал понимать слишком много.

Л. Н. Толстой. Война и мир

Ослушаться приказа маркиза было страшно. По-настоящему страшно.

Но ведь никто не говорил, сколько я должна съесть.

Накопленная за день усталость давила тяжелым грузом, и потому я взяла лишь немного фруктов с серебряного подноса, появившегося на столе вместе с зажженной свечой после огненного всполоха. Быстро умылась в ванной комнате и, не найдя в шкафу ни единой сорочки, прилегла на кровать в одежде, сняв лишь легкие туфли. Почему-то раздеваться в доме, где хозяином был лишенный благовоспитанности министр Левшин, опасалась.

Впервые за долгое время мне приходилось спать не в своей постели, но, несмотря на это, уснула я мгновенно, крепко проспав остаток ночи. И просыпаться не хотелось, если бы не голос:

— Доброе утро, Ольга… Савельевна. — Маркиз, вальяжно расположившись в кресле у стола, разливал чай. — Поднимайтесь, у нас много дел.

Села на кровати так резко, что почувствовала головокружение. Схватилась за край бирюзового покрывала, запоздало вспомнив, что не раздевалась перед сном, и гневно взглянула на министра:

— Вы не можете проникать в мою комнату без позволения, ваше сиятельство.

— Правда? — Министр сделал удивленное лицо, чем, впрочем, не смог меня обмануть. — А мне всегда казалось, что это мой дом.