— Моя прислуга распущена со вчерашнего вечера на неопределенный срок с достойной выплатой выходного пособия. Все, кроме кухарки и дворецкого. Слухи о вашем пребывании в этом доме не должны поползти по городу, иначе доброму имени придет конец. Вы здесь инкогнито.
Растерянно оглядевшись по сторонам, я виновато подняла глаза на Николая Георгиевича, неуверенно произнеся:
— Но мне самой не справиться с длинным рядом пуговиц… Я могу провозиться больше часа — и все равно результат окажется плачевным, их слишком много.
Похоже, маркиз не думал, что с моим появлением в его доме возникнет столько проблем, но любое затруднение требовало решения, и я расслышала:
— Я помогу вам.
Задохнувшись от возмущения, до боли сжала кулаки, стараясь отрешиться от мысли, что предложение Николая Георгиевича было не просто запретным, но глубоко интимным, — такое позволялось мужчинам лишь после…
Госпожа Полякова всегда говорила, что в любой затруднительной ситуации на помощь девушке придет ее воспитание, а потому я произнесла с достоинством:
— Нет! — понимая, что только за прошедшие сутки этикет нарушался мною не менее десятка раз, все же осознавала: это уже слишком. Даже для гой ситуации, в которую меня поставил министр. — Вы не посмеете заставить меня!
Впервые Николай Георгиевич в замешательстве задумался, словно решая, как поступить. Однако потом все же позволил выбрать:
— Решайте сами, Ольга. Я приглашу кухарку, если пожелаете. Она, конечно, предана моему роду, но преданность в наши дни можно купить. Или отнять угрозой жизни. Вашего отца не спасло ни древнее имя, ни значительное богатство. Так готовы ли вы рискнуть всем из-за дурацких пуговиц и не менее глупых предрассудков света?
Видимо, маркиз все-таки понимал, перед каким выбором поставил меня, потому что не выказал ни малейшего удивления, получив тихий ответ:
— Хорошо, пусть будет по-вашему. Я сейчас вернусь.
Захватив с собой небольшой чемодан, ожидавший у двери, я торопливо ушла в ванную комнату, чтобы укрыться от испытующего взгляда. Прижавшись лбом к холодному камню стены, постаралась, как всегда, сосредоточиться на дыхании.
Вдох — выдох.
Вдох — выдох.
Вдох — выдох…
«Господи, Ольга, что происходит? Неужели это все — на самом деле?»
Стараясь больше не думать о происходящем, опустилась перед чемоданом, достав самое необходимое: тонкую нательную сорочку, глубокого синего цвета юбку и белую блузку. Немного подумав, заглянула внутрь, найдя в особом отсеке сменное белье и чулки. А вот украшений здесь не было. Но это и к лучшему, пусть на мне будет лишь тонкий ободок браслета из пансиона и родовой перстень.
Быстро сменив белье, расправила складки новой юбки. И только заправив в нее полы блузки, предупредительно застегнув те пуговицы, до которых могла дотянуться сама, приоткрыла дверь.
Маркиз ждал меня на том же месте, где я оставила его, когда ушла переодеваться. Обернувшись на скрип двери, он поторопил:
— Прошу вас, Ольга. Сейчас не время для ложной скромности.
Гордо расправив плечи и приподняв подбородок, я вышла навстречу Николаю Георгиевичу и, развернувшись к нему спиной, сообщила ледяным голосом:
— Во мне нет ничего ложного, ваше сиятельство.
Маркиз непривычно резко дернул за крошечную петельку, парировав:
— У меня есть неделя, чтобы разобраться в этом, графиня! — Он быстро пробежал пальцами по нижнему ярусу жемчужинок, остановившись у основания шеи.
Пальцы ненадолго замерли над полоской кожи, оставленной без прикрытия сорочки, и я сначала расслышала, как сбилось дыхание министра, а потом уже ощутила огонь, колко рассыпающийся от каждого движения.
Прикосновение опалило, пустив по телу волну мурашек и заставив вздрогнуть от неожиданности, что не укрылось от его сиятельства. Всего секунда раздумий, и он, закончив с застежкой, едко бросил:
— Ну же, Ольга. Незачем так дрожать от невинного касания. Знаете, почему двуличность всегда порицалась мною превыше остального? — Он положил ладони мне на плечи, рывком развернув к себе. — Потому что больше всего бед натворили именно волки в овечьих шкурах!
Злые глаза огненного мага сверху вниз взирали на меня: он ждал ответа, а я никак не могла собраться с мыслями. Никогда еще мне не доводилось быть так близко к мужчине, и никому до этого момента не позволялось касаться меня так…
Ладонь стремительно взлетела к лицу Николая Георгиевича — еще до того, как я успела отдать себе отчет в происходящем. А вот господин Левшин, похоже, не просто понял, но и сумел отреагировать.
Прочно перехватив руку, он завел ее мне за спину, невольно прижав меня к своему торсу. У самых губ выдохнул:
— Что вы себе позволяете?!
Уже понимая, что ярость министра, так или иначе, обрушится мне на голову, я вспомнила о второй руке — и в следующую секунду с хлестким звуком опустила ее на щеку маркиза.
Испуганно отпрянула, наблюдая за тем, как по его коже расползается алое пятно. И почти сразу же с ужасом осознала, что лицо Николая Георгиевича быстро приближается к моему.
— Вы сами напросились!