Дочь алхимика

Минуты ожидания давались наследнику староросского престола нелегко. Он раз за разом проверял сообщение друга, пока не понял, что так сильно насторожило его: от листка чувствовался не только огонь. И даже не кровь.

Что-то другое — глухое, темное и мертвое, что бывает лишь… Да, у некромантов. Значит ли это, что Николай оказался прав и кровь Воробьевых пробудилась?

Но вот зеленые стены вновь озарились россыпью бегущих символов, и цесаревич позволил вернувшимся магам попасть во дворец. Окинул их беглым взглядом, уже осознав: одного недостает, и прежде чем догадался, расслышал:

— Его сиятельство граф Поляков погиб…

Не понимая, как такое возможно, наследник императора ошеломленно смотрел на министров, ожидая объяснений. Мундиры Левшина и Лихачева были изрядно порваны на груди, да и остальным досталось не меньше. Третьяков придерживал левой рукой жуткую рваную рану на правом плече, но та никак не хотела сходиться, выпуская все новые и новые порции крови. Половина лица Тетерина обгорела почти до черноты, а маркиз Орлов едва стоял на ногах. Прибывшие расступились, показав правителю истерзанное тело погибшего графа, и лишь тогда тот разрешил Николаю Георгиевичу проговорить:

— Ваше императорское высочество, я прошу отдельной аудиенции.

Среди министров тут же пробежал недовольный ропот: все они только что вернулись из смертельного боя, пожертвовав жизнью своего собрата, так можно ли говорить о происшедшем наедине?

Позволив себе каплю сомнения, цесаревич оглядел присутствующих, понимая, что главам высоких родов такая конспирация придется не по вкусу. И все же нутром чувствовал: на дерзкий шаг маркиза толкает не безрассудная прихоть — нечто гораздо большее.

— Ступайте в госпиталь, — прозвучал приказ. — Пусть доктора и целители из рода Поляковых вами займутся. Спустя полчаса — заседание кабинета. И да, маркиз Орлов, немедленно передайте тело семье, его нужно подготовить к погребению.

Министры низко склонились перед государем, едва скрывая недовольство его поступком, но все же открыто ослушаться не осмелились. И лишь когда господин Левшин остался один на один с цесаревичем, тот выплеснул свое негодование, со всей силы опустив кулак на дубовую столешницу:

— Николай, о чем ты только думал?! Мне еле удается сдержать бунт против императорской власти! Одному богу известно, как это тяжело: главы высоких родов давали клятву верности не мне — моему отцу, и им ничего не стоит забыть о ней рядом с наследником престола! Слышишь?!

Николай Георгиевич тяжело дышал после пережитого нападения. Покрытый ссадинами и запекшейся кровью, он смотрел другу прямо в глаза и казался невероятно собранным, озвучив лишь одну просьбу:

— Я все объясню тебе спустя минуту, разреши только отправить послание в родовой дом герцога Соколова: дагеротипист уже ожидает меня для съемки помолвки. Не хочу, чтобы семья Ольги искала оправдания моему отсутствию.

Брови Павла Алексеевича удивленно поползли вверх. Полноватое лицо его покраснело, пустив пятна-кляксы под самый воротник мундира, но монаршая кровь помогла сдержаться. Он согласно кивнул, и когда спустя минуту со всем было покончено, услышал:

— Кто знал о моей помолвке?

Цесаревич ошеломленно взглянул на маркиза, явно давая понять, что его вопрос — чрезмерный. Но ни суровый взгляд, ни явно враждебная поза, в которой откровенно чувствовалось иссякающее терпение престолонаследника, не изменили настойчивости чиноначальника. В ответе Павла Алексеевича сквозило явное раздражение:

— Полагаю, лишь мы с тобой и семья герцога. Какое это имеет значение? Граф Поляков вероломно убит, а ты…

— Ты в этом уверен?! — Маркиз с сомнением сощурил глаза, изучающе впившись в его императорское высочество: пытался найти хотя бы малейший признак недосказанности. И, заметив, как тот отводит взгляд, тут же добавив: — У Марии меня ждали. Те, кто не просто догадывался — знал наверняка о предстоящей свадьбе!

Министр впервые позволил себе проявление ярости при будущем государе, но последние события наталкивали на мысль, что среди высокородных министров, вхожих в зеленый кабинет, завелись предатели. Только цесаревич тоже понимал это — теперь более явно, чем прежде.

Зло выругавшись, он не удержался от ответной шпильки в адрес друга:

— Если вдруг окажется, что во всем замешана твоя Ершова… и она все это время была не где-то, а у нас под носом… Да еще ее отец… Прости, Коля, сейчас не время для взаимных обид, но предатели… среди министров… ты понимаешь, что это значит?!

— Понимаю, — примирительно откликнулся Левшин, успокаивающе хлопнув друга по плечу: — Не беспокойся, за девчонкой я присмотрю. И все же… ты уверен, что больше никто не мог знать о помолвке? Я пойму, если ты рассказал, мне просто нужно знать, где искать концы!

Павел Алексеевич отошел к окну. Тронул зеленую портьеру, отведя ее в сторону и впуская в кабинет последнее тепло вечернего солнца. Прикрыл ненадолго глаза, будто бы борясь с одному ему известными мыслями, и нехотя пояснил: