Дочь алхимика

— Прошу вас! — После пережитого унижения горло сковало и слова давались с трудом, но я ясно отдавала себе отчет в том, что этим вечером мне либо удастся выбраться из стальных тисков жестокого боевого мага, либо я до конца своих дней буду принадлежать ему в качестве обычной игрушки, ничего для него не значащей и неспособной отстоять свое слово. А ведь нужно всего лишь забыть о страхе, поставив на кон абсолютно все. — Прошу, маркиз! Позвольте мне вернуться домой. Я слишком… смущена.

Лгать меня не учили никогда, а в детстве отец строго относился к любым моим даже самым незначительным проделкам, в которых сквозила хотя бы капля лжи. Но восемь лет в девичьем пансионе сыграли свою роль, и я как можно более правдиво попросила:

— Позвольте мне провести этот вечер дома — я сильно устала, и мое платье теперь измято. Сегодня я не смогу стать вам достойной спутницей, о которой в обществе отзовутся благожелательно, так стоит ли давать повод для сплетен злым языкам?

Я низко склонила голову, опустив глаза на парадный мундир его светлости, втайне надеясь, что тот не заметит сумасшедшего блеска в моих глазах. Выровняла дыхание, постаравшись выглядеть как можно более покорной.

И маркиз сдался. Постучал по стене кареты, отдавая новый приказ:

— В дом герцога Соколова!

Волна внезапной радости затопила меня. Боясь выдать себя хотя бы жестом, я постаралась сидеть на коленях огненного мага смирно, хоть это и стоило мне невероятных усилий. Еще с десяток минут с ненавистным господином Левшиным — и уже завтра я навсегда покину границы империи, а на деньги отца передо мной откроются все дороги мира.

Доехали в молчании. Николай Георгиевич все же позволил мне занять прежнее место, раздраженно глядя в окно и даже не пытаясь как-то сгладить неловкую ситуацию, а я… считала секунды до прощания.

Когда карета остановилась у широкого подъезда, отделанного белым мрамором, маркиз как ни в чем не бывало подал руку, сопроводив меня в дом деда. Раздался громкий стук увесистого железного молотка, и лишь тогда я позволила себе ожить. Дверь открылась почти мгновенно, пропустив растерянного дворецкого, и я постаралась произнести как можно более ровно:

— Не нужно оповещать его светлость о моем приезде, Олег, я сама справлюсь. Герцог у себя?

Получив в ответ кивок, развернулась к Николаю Георгиевичу, протянув ему на прощанье руку:

— Благодарю вас за понимание, господин Левшин. — Голос едва заметно дрогнул, но я заставила себя собраться. — С вашего позволения я сама поясню его светлости причины столь скорого возвращения, чтобы не доставлять вам лишних неудобств. Доброй ночи!

Маркиз задержал мою ладонь. Пристально вгляделся в лицо, словно догадываясь о дерзких планах. Однако именно в тот момент, когда мне показалось, что он уже не отпустит меня, Николай Георгиевич склонился над моей рукой, затянутой в белоснежную перчатку. Коснулся губами тонкой ткани и с сожалением произнес:

— Я не хотел вас напугать, Ольга. Надеюсь, вы сможете простить меня.

Я отшатнулась. Простить такое?! Никогда! Но только маркиз не должен ни о чем догадаться, и поэтому я примирительно сказала:

— Нам всем нужно отдохнуть. До завтра!

Быстро развернувшись, торопливо прошла в кабинет деда, чтобы, успокоив его, дождаться ночи.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ, в которой случается неудачная кража, заключается скандальное пари и находится подвенечное платье

Непозволительное в одном случае будет прилично в другом…

Жизнь в свете, дома и при дворе. Петергоф, 1890 г.

Поздней ночью особняк отца на Приморской улице казался необитаемым. Похожий на неприступную громаду боевого корабля, он был закрыт от всех вычурными коваными решетками и деревянными ставнями, так что даже новомодная плитка, устилавшая узкую дорожку к нему, не придавала его облику дружелюбности.

Как назло, с первыми сумерками начался небольшой дождик — едва способный превратиться в настоящий весенний ливень, но готовый доставить множество неудобств случайному путнику, заблудившемуся на окраине Петергофа.

Оставив наемную карету у самой мостовой, я на всякий случай заранее хорошенько заплатила ямщику: не хотелось в самый ответственный момент узнать, что он трусливо сбежал, бросив меня посреди широкой мостовой.

Мне пришлось поплотнее укутаться в темно-синий утепленный плащ, чтобы не промокнуть, и возблагодарить небеса за то, что чувство самосохранения заставило меня сменить перед выходом легкие туфельки на повседневный, но очень удобный вариант.

Налетевший внезапно порыв ветра заставил съежиться. Остановиться, прислушиваясь к звукам, доносившимся из порта, и снова обратить внимание на дом. Если пробраться через черный вход, на замке которого тоже вырезана кайма для родового перстня, можно успеть. В конце концов, мне и нужно всего ничего — лишь то, что хранится в старом тайнике, который мы еще с матерью оставили за вычурной решеткой камина.