Дочь бакенщика

Ильсеяр спрыгнула и тут же легла на землю. Командир, нагнувшись, ласково коснулся ее плеча.

— Вставай, — сказал он, улыбаясь. — Теперь до самой будки можешь идти и песни распевать. Часовых уже нет.

Ильсеяр ничего не поняла.

— Куда же они делись?

Вынув из кармана белый платок, командир взмахнул им, и отряд, который выжидал, прижавшись к земле, саженях в пятнадцати — двадцати от дуба, поднялся и пошел к ним широким полукругом.

— За мной, — приказал Костин партизанам и пошел, ведя с собой Ильсеяр, к будке.

Недалеко от будки их встретил Мэрдан. Держа в одной руке прикрытый старым казакином фонарь, другой, свободной, он крепко прижал к себе дочь. Поздоровавшись с командиром, Мэрдан сообщил ему:

— Поднялись четыре деревни. Народ собрался в трех верстах отсюда у Сазлы-куля. По сигналу подойдут.

— Сколько человек?

— Около четырехсот.

— Прекрасно, прекрасно. А как у них с оружием?

— С оружием плоховато... Вы сами понимаете, какое у них оружие, вилы да топоры.

— Ну ничего. Дать сигнал!

Мэрдан повернулся спиной к пароходу и сдернул с фонаря казакин. Голубоватый свет осветил на несколько секунд окрестность и погас.

— Дядя Шахи, Ивашин, Хасан! Идите навстречу своим землякам, — сказал командир и приказал залечь придвигавшемуся к будке отряду.

Сам вместе с Мэрданом вошел в будку. Ильсеяр же пошла осматривать посты белых.

Часовые все лежали на земле. Руки у них были связаны, у кого рот заткнут его собственной скомканной фуражкой, у кого забит травой. Возле каждого стоял с винтовкой или с наганом партизан.

Заинтересованная таким происшествием, Ильсеяр решила порасспросить об этом и дернула одного партизана за рукав:

— Дяденька…

Партизан погрозил Ильсеяр пальцем.

— Тсс! Нельзя… Уходи.

Ильсеяр осторожно, на цыпочках, побежала к будке. У самых дверей она столкнулась с Уметбаевым и сообщила ему шепотом, как большую тайну:

— Ну и осрамили же партизаны часовых. Забили им рты травой.

— Да ну? — протянул молодой партизан к удовольствию Ильсеяр. И, покачивая головой, будто и в самом деле был удивлен ее сообщением, пошел туда, где лежали часовые.

Ильсеяр же поспешила со своей новостью к отцу и дедушке.

Глава 12 Штурм

Ночь была темная. С Белой подул тихий ветер. На слабо освещенном пароходе лениво скулила гармонь. Кто-то голосил песню. Бакены почему-то горели необычно тускло. Несколько партизан повели тех самых связанных часовых с заткнутыми ртами в кусты за будкой. Для чего, интересно?.. А отряд, притаившись за поленницей, готовился к штурму, принимая последние указания командира.

Костин торопился, старался быть возможно более кратким.

— Стрелять лишь при крайней необходимости. Действуйте холодным оружием, а лучше всего берите живыми. Еще раз предупреждаю: над пленными самосуда не чинить. Всё.

Стоявшие недвижно партизаны зашевелились. Однако никто ничего не вымолвил. Командир сделал Мэрдану знак рукой. Мэрдан кивнул и пошел к обрыву. Костин снял фуражку, кинул на траву и, усевшись, стал стягивать сапоги. Вскоре все партизаны, босые, с открытыми головами, поползли к обрыву. Едва отряд спустился к берегу, как в кустарниках показалась куча людей. Выбравшись из-за кустов, многие из них легли на землю и поползли за партизанами. Ильсеяр, как велел ей отец, пошла в будку и заперла за собой дверь.

— Дедушка, — сказала она с порога, — что же ты в темноте сидишь? Задуй огонь, дедушка.

Сидевший у окошка дед Бикмуш шевельнулся. Но промолчал.

— Дедушка, свет…

— Нельзя, — прервал ее дед Бикмуш, — нельзя зажигать свет. Иди, согрею тебя, замерзла небось.

Ильсеяр молча подошла, прижалась к деду.

— А я, дедушка, в лесу…

— Тсс, после расскажешь… Вон гляди!

Ильсеяр глянула на Белую и увидела, как от берега оттолкнулась лодка. На дне лодки желтыми и красными огнями мерцали фонари. В сидевшем на веслах человеке Ильсеяр узнала отца.

— Дедушка, а что он с фонарями делает в эту пору?

— Не видишь разве, как плохо светят бакены, должно, фонари менять будет.

Но почему свет на бакенах стал вдруг тусклым и почему понадобилось менять теперь фонари, дед Бикмуш так и не сказал.

— Стой, кто идет?

Ильсеяр и дед Бикмуш оторвали глаза от лодки, взглянули туда, откуда раздался окрик. На капитанском мостике в удручающе тусклом желтоватом свете возникла фигура солдата. Солдат перегнулся через перила.

— Кто идет? — повторил он.

Мэрдан поднял голову:

— Это я, бакенщик.

Солдат, видно успокоенный, повернулся и скрылся из глаз. Мэрдан, живо двигая веслами, подплыл к белому бакену и сменил фонарь. Потом повернул лодку к красному бакену, горевшему у кормы парохода.

Наверху снова показался тот же солдат и наклонился над лодкой: наверное, попросил закурить. Мэрдан бросил ему кисет. Солдат отошел к фонарику на капитанском мостике, свернул цигарку и подошел к перилам, чтобы кинуть кисет обратно. В эту минуту за спиной солдата появился партизан, видно подплывший к пароходу под прикрытием лодки Мэрдана. В руках у него блеснул нож, и солдат, не издав ни звука, повалился как подкошенный.

После этого партизаны, притаившиеся на берегу, проползли песчаную отмель и, подняв винтовки над головами, вошли в воду.