Дочь бакенщика

— Ребеночек?.. Хи-хи-хи... Не ребеночек, а ублюдок. Спасемся от напастей, православные, заслужим милость господню, изничтожим хулителей нашей веры!

Слова попа еще сильнее разъярили Матвея Ивановича.

— Грех на душу принимать из-за тебя, сукина дочь! Для этого я тебя растил? — зарычал он и снова бросился на Варвару.

Но на этот раз старуха и еще кто-то из мужиков удержали его.

— Довольно, образумься, Матвей... Батюшка чего не скажет!

— Точно!

Старик обхватил руками голову и, застонав, тяжело шагнул в сторону.

Неожиданная защита вселила в Варвару надежду на спасение. Ей даже показалось, что у нее прибавилось силы, и она, опираясь на локоть, попыталась подняться, чтобы скорее бежать отсюда со своим ребенком. Но тут к ней подскочил худосочный, отталкивающей наружности человек, сдавил ей коленями грудь и схватил сухими, цепкими пальцами за горло.

Это был сельский староста. У него свои счеты с Варварой. Еще давно, когда она была подростком, заприметил он редкую ее красоту. А как подросла, сватов начал к ней засылать.

«Отец у меня урядник, самого прочат в старосты. О достатке и говорить нечего!.. Конечно, пойдет», — говорил он.

Но девушка не пошла против своего сердца, не задумываясь, отвергла жениха. Урядников сын грозился, что убьет Варвару, всячески стращал ее, даже избил как-то при встрече с глазу на глаз, однако уломать не смог.

«Все равно со света сживу гордячку», — поклялся он тогда.

И вот теперь настал момент, когда староста мог дать волю своей злобе. Расслабив немного пальцы, он склонился к самому лицу Варвары, обдав ее смрадным духом самогонного перегара.

— Подыхай, гордячка… Подыхай!

— Пустите, Василий Гаврилович!

— Пущу, когда с тобой покончу.

Смерть черной тенью нависла над Варварой.

— Мэрдан!..— прохрипела она.

И в этот миг в самую гущу толпы ворвался Мэрдан. Выхватив из-за голенища нож, он закричал:

— Зарежу, отойдите!

На него страшно было смотреть. Он размахивал длинным ножом и в исступлении повторял:

— Зарежу!

Убийцы отступили. Мэрдан кинулся к жене… но было уже поздно.

Голова Варвары упала набок, изо рта текла кровь, а рядом на снегу бился в тряпках ребенок.

Мэрдан вскочил, как обезумевший, и замахнулся на попа. Тот юркнул за широкую спину Матвея Ивановича.

Старуха, мать Варвары, упала без памяти на мертвое тело дочери.

— За что убили? За что?! — с отчаянием повторял Мэрдан.

Люди вдруг осознали содеянное ими, отступили назад.

— За что убили?!

Эти слова хлестали их с грозной, устрашающей силой. Люди отшатнулись еще дальше и постепенно — сначала по одному, а там группами — стали расходиться. Лишь Матвей Иванович да поп со старостой и его родней остались на месте. Поп все не унимался:

— Православные! Жив еще враг нашей веры, куда спешите?

Но его крик уже не действовал на людей. Они не только не набросились на Мэрдана, а горько упрекали себя за то, что поддались подстрекательству и оказались участниками убийства человека. Но Матвей Иванович не уходил. Он смотрел на Мэрдана с лютой ненавистью, только его считая виновником гибели дочери. Старик весь трясся, готовый броситься на молодого татарина. Мэрдан понял, чем может это кончиться, быстро схватил девочку и кинулся бежать. Кто-то кричал, гнался за ним, а он мчался без оглядки до самого леса. Дальше Мэрдан не помнил, что было с ним. Пришел он в себя в домике лесника, который, оказывается, наткнулся на него, лежавшего в снегу, без памяти, с ребенком.

Когда Мэрдан немного поправился, он стал подумывать о возвращении обратно в свою деревню, ведь Варвары уже не было. Однако лесник Андрей посоветовал ему уехать из этих мест.

— А дочка? Нет, Мэрдан, нельзя тебе возвращаться к своим, — сказал он. — Забирайся куда-нибудь подальше. Не то погубишь и себя и девчурку. Что поп, что мулла — одна сатана. Не ходи, брат, в деревню.

Мэрдан послушался лесника Андрея. Побрел с дочкой на руках в сторону реки Белой, нанялся бакенщиком, и стали они жить вот в этой самой будке. Год прожили, два, три, четыре... И ей уже минуло тринадцать лет — девочке с голубыми глазами и длинными русыми косами, и все больше она походила на его любимую жену Варвару. Так и выросла Ильсеяр без матери, на руках отца. Вот почему она была единственной радостью Мэрдана.

… Мэрдан посмотрел в глаза дочери, которая и не догадывалась о трагической судьбе матери, и повторил еще раз:

— Радость моя единственная…

Ильсеяр снова затараторила:

— Да, вечером говоришь одно, а утром опять не берешь меня на гору.

— Не обижайся, умненькая. Видишь, заря занялась, надо к бакенам спешить, опоздали мы с тобой нынче. А завтра непременно поднимемся. На горе я тебе покажу…

— Что покажешь, папа?

— Увидишь сама…

Ильсеяр, словно рыбка, выскользнула из рук отца и, подбежав к окошку, повисла на подоконнике.

Глава 2 Рассвет над Белой

Бодрящий, освежающий все существо, прохладный рассвет. Рассвет на Белой.