Дочь часовщика. Как видеть свет в кромешной тьме

В другом письме, адресованном всем вернувшимся домой, Корри пишет о другой стороне их с Бетси мытарств: «Иногда ночью мы слышим стрельбу в казармах. Мы знаем, что она означает. И тогда мы молимся за погибших, а также за тех, кто окажется следующим в очереди. За последние несколько дней многое случилось. Нескольких мужчин ни с того ни с сего вывели из строя во время переклички и через несколько минут расстреляли… Госпожа Бойлу, например, работает со мной на одной фабрике. Она великолепный человек, настоящая аристократка. Она потеряла всех. Нацисты застрелили двоих ее сыновей».

В глубине души Корри тосковала по дому, оплакивала смерть отца, а порой снова обретала надежду и радость. Через несколько дней после писем семье она написала в дневнике:

«Жарко, и одеяла ужасно колючие. Я закрываю глаза и мечтаю о кровати с простынями. Я мысленно иду по нашему дому в Бейе. Я поглаживаю перила у подножия лестницы. Потом я смотрю на портрет отца, и мои закрытые глаза наполняются слезами. Я снова думаю о тех 9 последних днях, которые отцу пришлось провести в камере, но быстро переключаюсь и погружаюсь в мысли о Небесной славе, которой он сейчас наслаждается. Я переполняюсь радостью. Мы встретимся снова в нужное, Богом определенное время».

* * *

Тем временем в Амерсфорте Ганс Поли получил неожиданное задание. В середине июля его попросили присоединиться к Schreibstube, администрации лагеря, для ведения учета заключенных и их перемещений. И хотя это была монотонная работа, такое отслеживание определяло критически-важное распределение продуктов питания и посылок Красного Креста. Личная выгода заключалась в том, что ему выдали униформу, пусть и коротко, но разрешили отрастить волосы и дали временную отсрочку от опасных ситуаций, происходящих вокруг ежедневно и беспрестанно. Казалось, это была самая безопасная работа в лагере.

Однажды, подсчитывая цифры, он обратил внимание на список заключенных, которых планировалось отправить в Германию на принудительные работы. Просматривая имена, он внезапно остановился. Там, среди других заключенных, которым выпал этот смертный приговор, была последняя фамилия, которую он ожидал увидеть: его собственная.

Поли, номер 9238.

Ганс поспешил в лазарет и объяснил свое затруднительное положение доктору Коистре, врачу и своему другу.

«Приходи в лазарет на осмотр к врачу завтра утром», – посоветовал Коистра.

Ганс понял, что врач постарается помочь. На следующее утро доктор Коистра заполнил бланк на подпись начальнику медицинской службы лагеря.

В нем говорилось, что у Ганса диагностирован туберкулез.

* * *

В Германии царил беспрецедентный хаос. 20 июля заговорщики, замышлявшие убийство Адольфа Гитлера, подошли предельно близко к своей цели, но бомба, которую офицер вермахта граф Клаус Шенк фон Штауффенберг подложил в Волчье логово Гитлера[50], оставила фюрера в живых. Практически каждый высокопоставленный генерал или фельдмаршал либо был вовлечен в заговор, либо дал явное или молчаливое одобрение[51], при этом организаторы, что неудивительно, были набожными христианами. Они считали своим долгом покончить со злом, унесшим жизни миллионов людей и приведшим их страну к разорению.

Среди заговорщиков были генерал Франц Гальдер, начальник Генерального штаба сухопутных войск; его предшественник генерал Людвиг Бек; генерал-майор Хеннинг фон Тресков, начальник оперативного отдела группы армий «Центр»; адмирал Вильгельм Канарис, глава Абвера; фельдмаршал Эрвин Роммель; и фон Штауффенберг, набожный католик.

Когда взрыв не смог убить или даже серьезно ранить Гитлера, гестапо начало безжалостное расследование, массовые пытки, направленные на поиск заговорщиков. Гнев и жажда мести иссякли вместе с убийством пяти тысяч немецких офицеров. Многие покончили с собой, в том числе двенадцать генералов и три фельдмаршала.

У Германии не осталось шансов спастись.

Союзники приближались к Парижу, а на востоке Вермахт неуклонно уступал натиску Красной армии. Теперь, когда Гитлер безраздельно контролировал вооруженные силы страны, Германия была обречена.

* * *

Корри, тем временем, пережила одни из самых унизительных и невыносимых моментов жизни в концентрационном лагере. Всего через три дня после провалившегося плана Вермахта она записала в дневнике текст под названием «Рынок рабов».