Дочь часовых дел мастера

Мой самый дорогой, единственный и неповторимый Дж.

То, о чем я хочу рассказать тебе сейчас, – мой самый большой секрет. Я скоро уезжаю в Америку, не насовсем, но как долго пробуду там, пока не знаю. Я никому об этом не говорила по причинам, которые ты скоро поймешь сам. На это путешествие я возлагаю очень большие – и радостные – надежды.

Больше я пока ничего не могу сказать, но ты, пожалуйста, не беспокойся: я напишу тебе сразу, как только это можно будет сделать без риска.

Как же я буду скучать по тебе, мой лучший, самый дорогой друг! Как я благодарна судьбе за тот день, когда, спасаясь от полиции, я влезла в твое окно, а ты подарил мне тауматроп. Разве могли мы тогда представить, что ждет нас впереди?

Дорогой мой Джо, к письму я прилагаю фотографию – вспоминай меня, глядя на нее. Мне будет не хватать тебя, даже не представляю, кого еще мне может так не хватать, а ты знаешь, что такими словами я не бросаюсь.

До нашей следующей встречи остаюсь

вечно благодарная и любящая тебя, ББ.

Джек поднял голову:

– Она называет его Джо. Не Джеймсом.

– Многие так делали. Он пользовался своим настоящим именем только в официальной обстановке.

– А что значит «ББ»? Как это расшифровывается?

Элоди покачала головой:

– Этого я пока не знаю. Но что бы за этим ни стояло, я уверена, что женщина, которая написала это письмо, подруга детства Джеймса Стрэттона, и женщина на этой фотографии, модель Эдварда Рэдклиффа, – одно лицо.

– Почему вы так уверены в этом?

– Во-первых, я нашла письмо внутри рамки с этой самой фотографией. Во-вторых, Леонард Гилберт пишет, что Лили Миллингтон – это псевдоним натурщицы, а не настоящее имя. А в-третьих…

– Мне уже нравится ваша теория. Вполне основательная.

– У меня была другая проблема. Не так давно я обнаружила, что Эдвард Рэдклифф посещал Джеймса Стрэттона в восемьсот шестьдесят седьмом. И не просто посещал, но и оставил на хранение дорогие для себя вещи – сумку и альбом с эскизами. До этого я даже не подозревала, что между ними вообще была связь, и долго ломала голову над тем, на какой почве они могли сойтись.

– А теперь вы думаете, что связующим звеном между ними была она.

– Я не думаю, я знаю. Никогда в жизни я ни в чем не была уверена так, как в этом. Я просто это чувствую. Вы меня понимаете? – (Джек кивнул. Конечно, он понимал.) – Кем бы она ни была. В ней – ключ к разгадке.

Джек опять посмотрел на фотографию:

– Вряд ли это она сделала. В смысле – украла камень. Точнее, я даже уверен, что это не она.

– Почему? Снимок подсказывает?

Джек не знал, чем объяснить странную уверенность в невиновности этой женщины, пронзившую его сразу, как только он встретил ее искренний, устремленный прямо на него взгляд. Его даже затошнило. К счастью, объяснять ничего не пришлось, потому что Элоди продолжила:

– Вообще-то, я тоже так не думаю. И сам Леонард Гилберт в это не верил, как потом выяснилось. Когда я в первый раз читала его книгу, то заподозрила, что ему не по сердцу собственная теория, а потом нашла другую его статью, от девятьсот тридцать восьмого года: в ней он пишет, что снова расспросил женщину, рассказавшую историю Рэдклиффа и его возлюбленной, и та созналась, что не верит в то, что Лили Миллингтон украла камень, и более того, твердо знает, что Лили этого не делала.

– Значит, не исключено, что бриллиант по-прежнему где-то здесь, как говорила моей клиентке ее бабка?

– Думаю, да, хотя времени прошло немало. А что именно она вам рассказала?

– Сказала, что ее бабка однажды потеряла очень дорогую вещь и есть веские причины полагать, что это произошло в одном поместье в Англии.

– Бабка сама ей рассказала?