Дочь четырех отцов

Гнев ее помаленьку перешел в слезы, и тут выяснилось, что Андялка, собственно говоря, давным-давно любит господина Бенкоци. Познакомились они еще в Пеште, и девушка запросилась домой, к матери, именно потому, что нотариус призвал юношу к себе как бедного родственника. Он надеялся сделать его своим преемником, но мальчишка задурил, вздумал стать знаменитостью, чтобы быть достойным Андялки, и принялся марать налоговые карточки драмами. Госпожа Полинг была в отчаянии и изо всех сил настраивала дочь против господина Бенкоци. В конце концов та сказала, что не пойдет за него до тех пор, пока он не сменит навязчивую идею на здравый смысл. Тогда мальчишка надулся, стал таскаться в город, гулять, кутить. К моменту моего приезда они даже разговаривать друг с другом перестали. Андялка, казалось, образумилась, что же до матушки Полинг, то она была на седьмом небе, когда поняла, как страстно я мечтаю стать ее зятем.

— Но поверьте, господин председатель, — всхлипывала бедняжка, — Андялка уж так вас любила, так любила — ну прямо как родного отца. И чем только этот хулиган ее опять заморочил, чтоб ему сдохнуть, окаянному!

Во мне шевельнулось смутное подозрение, но я предпочел умолчать и спросил только, не получала ли Андялка какого-нибудь письма.

— Не знаю, не думаю; Борча мне еще утром сказала, барышня, дескать, на заре ушла гулять с барчуком. Она бы не удивилась: их ведь часто видали вместе, бывало, идут вдвоем из церкви, не от обедни, не от вечерни, а просто так, но тут видит: у обоих по чемодану, ну и стала смотреть им вслед. А они надели чемоданы на тросточку, он взялся за один конец, она — за другой, и пошли в город.

Слава богу, — подумалось мне, — по крайней мере шли не в обнимку, между ними был острый меч, совсем как в сказке про пастушка и красавицу. Хотя целоваться можно и поверх острого меча, особенно если это всего лишь дубовая палка с роговым набалдашником.

Тут явился поп, который по-прежнему был ни жив ни мертв, а следом за ним — нотариус, тоже глубоко потрясенный, но помнящий о своих обязанностях. Первым делом он осмотрел дом, чтобы проверить, целы ли казенные деньги — оказалось, что все в порядке. На письменном столе господина Бенкоци также царил полный порядок; накануне вечером нотариус поручил ему составить списки на воинское пособие, в другой раз этой работы хватило бы ему на неделю, а тут разом управился, видно, всю ночь корпел. Выходит, не такой уж он пропащий, этот мальчишка, мог бы стать порядочным человеком, кабы захотел.

— Теперь поглядим, привела ли Андялка дела в порядок.

Ключ лежал на письменном столе, мы выдвинули ящик, в нем не было ничего, кроме кучи вскрытых писем, адресованных ее Благородию мадемуазель Бимбике Коня.

— Как они сюда попали? — спросил нотариус, разглядывая конверты. — Ведь это почерк Бенкоци. Какая еще, черт побери, Бимбике Коня?

Он заглянул в один из конвертов: там не было ничего, кроме чистого листочка бумаги. Тогда он отобрал еще несколько штук — нигде ничего, кроме чистой бумаги.

— Н-да, тут нужна ума палата. Зачем одному сумасброду понадобилось слать пустые листочки, а другой сумасбродке вскрывать не ей адресованные письма?

Я — не ума палата — ох нет, какое там! И все-таки эту загадку я разгадал: никакой Бимбике Коня не существует, просто господин Бенкоци хотел дать Андялке понять, что на свете есть девушки кроме нее, Андялка же, по праву любви вскрывая эти письма, с удовольствием констатировала, что господин Бенкоци, конечно, большой хитрец, но все же для него существует только одна девушка на свете.

Более того, я мог бы сказать, что лежало раньше в единственном пустом конверте. Это письмо было адресовано мадемуазель Ангеле Полинг и прибыло по адресу как раз тогда, когда Андялка вдруг принялась утверждать, что лирика — лучшее, что есть на свете…

Нотариус тем временем закончил свою ревизию, касса была в полном порядке, там лежали 2444 кроны 44 филлера, катушка шелковых ниток и семь марок по десять крон.

— Что ж, твое преподобие, марки можешь переслать девскому барону, — сказал нотариус с грустной усмешкой, — все равно такие марки никому, кроме него, не сгодятся.

Слава богу, вот так и надо! Смерть — и та не войдет туда, где смеются, а скажет: «Подождем до другого раза!»

Ведь я вполне допускаю, что некто с косою в руках бродил в то утро вокруг почты, и не без оснований. Никак нельзя предположить, чтобы этот некто имел в виду матушку Полинг, ведь смерть довольно много повидала на своем веку и хорошо понимает, что пожилые женщины, в том числе и самые интеллигентные, предпочитают быть тещами неприятных зятьев, чем не быть тещами вообще. Некто рассчитывал, скорее, что голову под косу подставлю я — а все потому, что смерть на самом деле — никудышный психолог и очень наивна, совсем как я.